В 1772 г. была написана трагедия «Владимир и Ярополк» и, видимо, в это же время трагедия «Ольга» (не публиковавшаяся при жизни Княжнина), о чем есть косвенное свидетельство в письмах Муравьева[14]. Последняя трагедия являлась переложением «Меропы» Вольтера, и подстрочник Княжнина потом использовал В. И. Майков в своем переводе.
В октябре 1772 г. Княжнин был обвинен в растрате казенных денег, то есть в удержании их «для собственных надобностей» из средств для караула. Молва традиционно связывала растрату с крупным карточным проигрышем. Так, например, Глинка даже изобретает своеобразное оправдание своему учителю: «Княжнин, на беду свою, очень твердо знал математику, а потому и в ставке карт пустился в гадательныеисчисления»[15]. Несмотря на то, что в следственных материалах, подробно исследованных Кулаковой, нигде не говорится о картах, нельзя однозначно ответить на вопрос, был ли Княжнин картежником, тем более, что такая его репутация была закреплена в пародийной комедии И. А. Крылова «Проказники». Тема карточной игры нередко возникает в его творчестве и даже трактуется обычно более резко, чем в произведениях других сатириков XVIII в. Вместе с тем, сквозь обличительный пафос просматривается некоторая заинтересованность. В качестве примера можно привести описание карточной игры из стихотворения Княжнина «Утро»:
Так или иначе, следствие не заинтересовалось вопросом, куда Княжнин потратил казенные деньги. Ошибочно распространенное утверждение, что Княжнин растратил «почти 6000 руб.», потому что часть суммы была им внесена, и на момент ревизии из взятых из казны 5773 руб. 54 коп. он не возвратил около 3000 руб. Поручителем Княжнина выступил поручик Кавалергардского полка Г. Ф. Шиловский, который обязался заплатить недостающую сумму. Несмотря на это, Княжнин был арестован и «скован в ножные железа», а 16 февраля 1773 г. был вынесен приговор, поразивший современников неслыханной жестокостью: «Учинить Княжнину смертную казнь — повесить, а недвижимое его имение отписать на ее императорское величество» (так как имения не хватало для покрытия долга, остаток его предлагалось взыскать с поручителя Шиловского)[17]. Жестокость приговора неопровержимо свидетельствует о том, что растрата не была единственной и даже главной причиной ареста Княжнина. Вероятно справедливы гипотезы исследователей о политической подоплеке дела и возможной близости Княжнина к панинскому кружку. Единомышленники графа Н. И. Панина, бывшего воспитателя великого князя Павла Петровича, предполагали в 1772 г. возвести достигшего совершеннолетия наследника на престол и надеялись, что новый император будет проводить политику своих ближайших советников, просвещенных аристократов. Политические взгляды автора трагедии «Ольга» позволяют предположить, что он по меньшей мере сочувствовал панинской партии. Позднее, в 1773 г., Княжнин напишет «Оду на торжественное бракосочетание ... великого князя Павла Петровича и ... великой княгини Наталии Алексеевны, 1773 года, сентября 29 дня». Знаменательно, что это была единственная торжественная ода во всем его творчестве. К сожалению, «...о мировоззрении Княжнина мы можем судить только по его произведениям, а хронология их, столь важная для понимания эволюции взглядов писателя, запутана»[18].
За Княжнина вступился его непосредственный начальник К. Г. Разумовский, тоже известный своей оппозиционностью власти. В «особом мнении» на имя императрицы он отмечал в качестве серьезного смягчающего обстоятельства тот факт, что «казна убытка не терпит». Разумовский
указывал, что достаточно разжалования в солдаты, что и было произведено. Указом от 21 марта 1773 г. Княжнин был лишен дворянства, чина, имения и разжалован в солдаты петербургского гарнизона. Управление имением передавалось его матери. Чин капитана был возвращен Княжнину только через четыре года, 30 апреля 1777 г. В период опалы Княжнин состоял домашним учителем в доме Хованских и воспитывал ставшего популярным на рубеже XVIII–XIX вв. поэта-сентименталиста Г. А. Хованского.