(Отходит.)
Из дома выходит Демея. За ним следует Хрисида с ребенком на руках и старуха, няня Мосхиона.
Демея
Не слышишь? Вон пошла!
Хрисида
Куда? Ох, горе мне!
Демея
В тартарары!
Хрисида
Ой, горе!
Демея
Горе! — правильно.
(В сторону.)
Смущают эти слезы! Перестанешь ты
Ужо…
Хрисида
Что делать?
Демея
Ничего! Дитя с тобой,
160 С тобой старуха… Живо! Ну, проваливай!
Хрисида
Не за дитя ль…
Демея
За это и…
Хрисида
Что значит "и"?
Демея
За это, — в этом зло!
Хрисида
В толк не возьму никак!
Демея
Ты зарвалась, живя в довольстве.
Хрисида
Что с тобой?
Я зарвалась?
Демея
Небось ко мне ты в рубище
165 Пришла, Хрисида, помнишь? — в жалком рубище.
Хрисида
Так что ж?
Демея
Я для тебя был всем, пока тебе
Жилося худо.
Хрисида
А теперь?
Демея
Да не болтай!
Все, что твое, с тобой. Прибавил к этому,
Хрисида, я рабынь… Уйди же из дому!
Повар
(подходя)
170 Припадок гнева с ним. Дай подойду-ка я!
Смотри…
Демея
Чего пристал?
Повар
Ты не кусни меня!
Демея
Сочтет другая женщина за счастие
Мой кров, Хрисида, и богам помолится.
Хрисида
В чем дело?
Демея
Ты ж с ребенком, — хватит этого!
Повар
(в сторону)
175 Не укусил!
(Демее с опаской.)
Но все ж…
Демея
Башку раскокаю,
Коль слово скажешь.
Повар
Вправе ты! Но я уже
Ушел домой.
(Уходит.)
Демея
Ишь важность! Вот ты в городе
Себе узнаешь цену настоящую!
Как ты, гетеры на пиры там бегают
180 За десять драхм, вино лакая чистое,
Пока не сдохнут, или пухнут с голода,
Коль вовремя не смогут окочуриться.
Не хуже прочих с этим познакомишься, —
Поймешь тогда, кто ты и в чем вина твоя!
185 Стой, где стоишь.
(Уходит.)
Хрисида
Ах, что за участь горькая!
(Плачет.)
Входит Никерат, возвращающийся из города. За ним раб ведет тощую овцу.
Никерат
Овечка эта, в жертву принесенная
Богиням и богам, устав весь выполнит.
В ней — кровь, на славу кости, желчь в обилии,
Раздута печень, — все, что Олимпийцам впрок!
190 Друзей же, шкурку на куски разрезавши,
Я шкуркой угощу, — она лишь мой удел![44]
(Замечает Хрисиду.)
Геракл! Что это? Пред дверьми стоит в слезах
Хрисида… Да, никто другой, — она и есть!
Что там стряслось у вас?
Хрисида
А то, что вытолкал
195 Меня твой друг хваленый. Что ж еще?
Никерат
Геракл!
Демея?
Хрисида
Он.
Никерат
За что?
Хрисида
Из-за ребеночка.
Никерат
Слыхал от женщин сам — ишь угорелая! —
Что ты дитя взяла и кормишь… Но ведь он
Такой добряк!
Хрисида
Не сразу он прогневался, —
200 Повременив… недавно. Сам же мне велел
Все к свадьбе приготовить… Занялася я,
Вдруг он вбежал, — ну словно как помешанный,
И выгнал вон.
Никерат
Демея? Не свихнулся ль он?
..........
[В рукописи следует пробел приблизительно в сто двадцать стихов. Из дальнейшего ясно, что Никерат предлагал Хрисиде устроиться на время у него в доме вместе с ребенком и старой няней Мосхиона. Уходом их всех в дом Никерата кончался второй акт, замыкавшийся музыкальной интермедией. В начале третьего акта Мосхион, уведомленный Парменоном о подозрениях Демеи, оказывался вынужденным объясниться с отцом. Этому объяснению могла быть посвящена особая сцена, в которой Мосхион открывал Демее, что ребенок, находящийся у Хрисиды, на самом деле не ее, а прижит им, Мосхионом, от Планго́, о чем знает мать последней; что ребенок родился в отсутствие Никерата и что из страха перед суровым характером последнего он с общего согласия был временно передан Хрисиде, которая, выдавая его за своего, самоотверженно прикрывала чужой грех и спасала общее положение. Обрадованный Демея прощал сына, а затем, по уходе последнего, обдумывал, как исправить свой поступок с Хрисидой; к нему выходил Никерат и вступал с ним в разговор, целью которого было убедить Демею помириться с Хрисидой и принять ее обратно к себе в дом. Демея не заставлял себя упрашивать. Не учитывая возможных ввиду характера Никерата последствий, Демея шутливо намекал, что ребенок, пестуемый Хрисидой, в сущности, не ее ребенок, но имеет отношение к семье Никерата. Усмотрев в словах Демеи намек на позор своей дочери, Никерат приходил в бешенство и, не узнав толком, в чем дело, кидался к себе в дом, несмотря на все старания Демеи удержать его и довести объяснение до конца.]
44
186-191 Кровь при жертвоприношении собиралась в особый сосуд; желчь своим цветом и печень своей формой указывали, угодна ли жертва богам или нет. Кости с небольшим количеством мяса, покрыв слоем жира, клали на алтарь, как часть, предназначенную для богов. Остальное мясо делилось между участниками жертвоприношения. На этот раз овца оказалась настолько худой, что людям доставалась одна кожа, а богам — одни кости.