Для иллюстрации наиболее зрелого периода творчества Гольдони, связанного с его деятельностью в театре Сан-Лука, можно ограничиться анализом только трех его шедевров: «Самодуров», «Кьоджинских перепалок» и «Синьора Тодеро-Брюзги». «Самодуры» считаются едва ли не самой удачной из комедий Гольдони. Это в значительной мере обосновано. Действительно, немногие из вещей «итальянского Мольера» могут быть поставлены с нею рядом. В ней нет ни одного из обычных недостатков пьес Гольдони: ни фальши, ни натянутости, никаких следов спешной работы. Все просто, естественно. Действующие лица, как не без гордости говорит сам Гольдони, сходны между собою, но все-таки очень непохожи. У каждого свой лейтмотив, свой тон и язык, отвечающий его нутру, и в них гораздо больше человечности, чем может показаться с первого взгляда.
«Кьоджинские перепалки» также претендуют на первое место среди пьес Гольдони. «Кьоджинские перепалки» изображают быт трудящихся венецианской лагуны, настоящий народный быт. Гольдони изображал картины этого быта с самых первых шагов своего творчества. «Честная девушка» была поставлена в карнавал 1748 года, «Бабьи сплетни» — в карнавал 1751 года. Но в этих вещах Гольдони еще не чувствовал себя вполне свободным. Его творчество было стеснено. В обеих пьесах еще фигурируют маски, которые очень ему мешали. И, быть может, этот пережиток Комедии масок, в значительной мере навязанный ему, обусловливал в качестве противовеса известный натурализм.
После того как Гольдони перешел в театр Сан-Лука к братьям Вендрамин (1753) и отделался от скаредной опеки своего первого импрессарио, Медебака, он стал чувствовать себя свободнее, и каждая новая бытовая пьеса приносила ему новое торжество. Расцветал все больше его великолепный реалистический талант. И в «Перепалках» он действительно достигает большого мастерства.
Исчезли все следы натурализма. Никаких масок. Живые люди. Естественные ситуации. Простое и до конца убедительное развертывание сюжета. Динамичность, которая держит в напряжении внимание зрителя от начала до конца.
Комедия открывается мирной картиной. По обе стороны улицы небольшого рыбачьего города сидят на низких стульях женщины и, щелкая коклюшками, плетут кружева, кто более грубые, кто более тонкие. Им досмерти скучно. Их мужчины проводят на земле считанные дни, ибо рыбаки всегда на море. Промысел рыбака полон опасностей, и женщины дома всегда преисполнены тревоги за близких. Развлечений никаких, и даже несколько кусков дешевого лакомства, предложенного случайно оказавшимся на земле молодым рыбаком, вызывают взрыв ревнивых обид.
Гольдони умело строит композицию своей пьесы. Его герои и героини и по характеру и по бытовому облику совершенно различны, но они все нужны. Нельзя выбросить из пьесы ни одного лица, даже скромного слугу коадъютора. Сюжет развертывается в целом ряде бытовых картин и ситуаций, отмеченных ярким реалистическим мастерством. Темп пьесы и ее динамика непрерывно возрастают вплоть до середины третьего действия, когда дело явно идет уже к мирному концу, но самый процесс умиротворения еще не раз нарушается новыми вспышками перепалок.
В «Тодеро-Брюзге» Гольдони взял более резкую сатирическую ноту. Главный персонаж комедии перекликается с другими образами Гольдони: с четырьмя героями «Самодуров», с «Ворчуном-благодетелем» — заглавным персонажем французской комедии Гольдони, и некоторыми другими, менее яркими. В «Тодеро» Гольдони, быть может, подогреваемый симпатиями к своей приятельнице, обиженной каким-то живым Тодеро (об этом он рассказывает в «Мемуарах»), не сдерживал своего обличительного темперамента. Поэтому центральная фигура получилась не только сочной и выпуклой, но и отталкивающей. Комедия опять-таки, как и «Самодуры», очень богата бытовыми деталями. Чего стоит, например, один образ Фортунаты, этой чудесной венецианской свахи! А также благонравного и благовоспитанного купчика Менегетто, «приятного до тошноты»! Едва ли к этому нужно прибавлять, что и сам Тодеро, и Фортуната, и Марколина, и Николетто представляют великолепный сценический материал, объясняющий прочный успех «Тодеро» на венецианской сцене.
VII
При работе над композицией пьес Гольдони интересовало прежде всего построение интриги и лепка характеров. Построение интриги — это то, чему у Комедии масок учились величайшие гении мировой драматургии: и Лопе де Вега, и Марло, и Шекспир, и Мольер. Гольдони Комедии масок обязан тем, что его вещи до сих пор смотрятся без всякого напряжения и почти всегда с огромным интересом, что до сих пор его интрига умеет захватывать зрителя, как в дни Сакки, Дарбеса и Коллальто. В его комедиях нет никогда ни малейшей напряженности. Действие развертывается свободно и непринужденно. «Из каждой сцены выходила другая, и каждое происшествие рождало четыре новых», — рассказывает он сам про то, как строилась одна из очередных его пьес. Зритель ощущает эту необыкновенную легкость, смотря в театре чуть ли не любую его комедию. Венецианским же его комедиям она не изменяет никогда. Искусство строить интригу давалось Гольдони без всяких усилий. Гораздо труднее было ему создавать персонажи. Его основной целью еще со времени «Момоло» было создание комедии характеров. До этой мысли он дошел совершенно самостоятельно, вне зависимости от Мольера. Наоборот, когда он познакомился с творчеством Мольера, он отошел от главного мольеровского принципа. Лучшие комедии Мольера, как комедии характеров, были построены с точки зрения Гольдони неправильно. Вот что говорит он по этому поводу в своей программной вещи — «Комический театр»: «Французы торжествовали в искусстве писать комедии в течение целого столетия. Теперь как раз пора, чтобы Италия доказала, что в ней не заглохло семя хороших авторов, которые, после греков и римлян, первые обогатили и прославили театр. Нельзя сказать, чтобы во французских комедиях не было прекрасных, хорошо выдержанных характеров, чтобы французы не умели искусно обращаться со страстями и чтобы их замыслы не были остроумны, удачны и блестящи. Но зрители этой страны довольствуются слишком малым. Французы строят свою комедию всего лишь на одном характере. Вокруг одной страсти — правда, хорошо разработанной и проведенной — вращается целый ряд положений, которые по силе выражения кажутся новыми. Наши итальянцы желают большего. Они хотят, чтобы главный характер был силен, оригинален и ясен; чтобы почти все, даже только эпизодические фигуры, тоже были более или менее характерными; чтобы завязка достаточно изобиловала случайностями и новизной. Они желают, чтобы мораль была пересыпана шутками и остротами, желают финала неожиданного, но ясно вытекающего из всего хода комедии».