Араминта. Верно, кузина, и это доказывает, что животные верны природе: мужчины ведь тоже творят больше глупостей, чем произносят.
Беллмур. Что ж, мое обезьянничанье вернуло, по крайней мере, свободу моему языку, хотя признаюсь, что был бы рад продолжать любовный торг молча: это избавляет человека от бесконечной лжи и ненужных клятв в день, когда приходится скреплять сделку. Кроме того, у меня есть известный опыт, который учит:
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Сцена первая
Сильвия. Значит, он не придет?
Люси. Да нет же, придет. Ручаюсь, едва вы войдете в дом и приготовитесь принять его, как он уже явится.
Сильвия. Почему ты не называешь его по имени? Кого ты имеешь в виду?
Люси. Как — кого? Хартуэлла, конечно.
Сильвия. Безмозглая! Я говорила о Вейнлаве.
Люси. У вас не больше надежд вернуть его любовь, чем вернуть себе девство. Поэтому уймите свое сердце и не упускайте случай устроить свои дела. Приберите к рукам Хартуэлла, пока наживка не сорвалась с крючка: годы-то бегут. Вчера старикан изрядно клюнул на приманку и сегодня, без сомнения, достаточно распален, чтобы проглотить ее.
Сильвия. Что ж, так и придется поступить: другого выхода нет. И все же, каких бы душевных мук это ни стоило, я должна знать, как Вейнлав отказал тебе. Отвечай же! Как он принял мое письмо — гневно или презрительно?
Люси. Ни так, ни этак, а в десять раз хуже — с адским равнодушием. Клянусь светом солнца, мне в рожу ему плюнуть хотелось! Принял письмо! Да он принял его так, как я приняла бы одного из ваших любовников, явись он с пустыми руками; как принимает вельможа счет от суконщика или посвящение от нищего поэта; более того — как принимают письмо от жены.
Сильвия. Как! Он его не прочел?
Люси. Пробежал, просил кланяться и сказал, что прочесть внимательно ему недосуг — это требует времени, а он, видите ли, спешит.
Сильвия. Просил кланяться и даже не прочел внимательно! Он бросил меня: его приворожила Араминта. О, как кипит моя кровь при одном имени соперницы! О, как мне хочется проклясть их обоих, чтобы наградой за любовь ей стала вечная ревность, а ему — разочарование! О, если бы я могла отомстить за муки, на которые он меня обрек! Я чувствую в себе всю ярость, на какую способна женщина: во мне пылает не любовь, а жажда мести.
Люси. Я придумала, как посеять между ними раздор.
Сильвия. Как, милая Люси?
Люси. Вам известно, что Араминта покорила его и привязала к себе притворной скромностью...
Сильвия. Значит, нам надо убедить его, что она любит другого?
Люси. Не угадали. Вот если бы нам удалось доказать Вейнлаву, что она обожает его, состряпав, скажем, поддельное письмо от ее имени, это бы взвинтило привереду и отбило у него вкус к Араминте.
Сильвия. Да что ты! Это ничего не даст.
Люси. Не беспокойтесь и положитесь во всем на меня. Я вызнаю, что произошло нынче между ними, и сразу начну действовать. Но погодите-ка! Если я не ошибаюсь, вон там, на углу, стоит Хартуэлл и разглагольствует сам с собой. Да, это он. Ступайте в дом, сударыня, примите его полюбезней, расцветите лицо улыбкой, напустите на себя невинный вид и притворитесь, будто вам нет нужды притворяться. Вы же знаете, чем его пронять.
Сильвия. Изображать любовь так же трудно, как скрывать, но я все-таки попытаюсь в меру слабых своих сил, хотя, боюсь, у меня не хватит умения.
Люси. Какое там к черту умение, сударыня! Притворству нас учит сама природа.
Сцена вторая
Беллмур. Гляди-ка! Уж не Хартуэлл ли это направляется к Сильвии?
Вейнлав. И, кажется, рассуждает сам с собой. Попробуем подслушать.
Хартуэлл. Куда, черт побери, я иду? Гм! Ну-ка, подумаем. Не дом ли это Сильвии, пещера волшебницы, от которой мне надо бы бежать, как от чумы? Войти сюда значит надеть на себя пропитанную ядом рубашку, броситься в объятия лихорадки и в приступе безумия ринуться в самое губительное пламя — женские объятия. Ха! Вовремя опомнился. Вот сейчас приведу мысли в порядок и удалюсь.