В финале комедии под венец идут молодые пары. В одиночестве остается Хартуэлл. Наступает конец веселому карнавалу, праздничной комедии. Счастливы ли будут молодые? Едва ли. Конгрив заканчивает пьесу нотой сомнения: что такое брак Беллмура и Белинды, Араминты и Вейнлава? Ловушка для щеголей или победа молодых аристократок? Пощадит ли время молодых людей, сделав их с возрастом мудрее, или превратит в Фондлуайфов?
«Старый холостяк» самая жизнерадостная комедия Конгрива. Иные краски возникают в его второй комедии «Двойная игра». «Остроумие» отступает на второй план, и основной целью комедии становится, по словам Конгрива, мораль, к которой он затем «сочиняет басню, ни в чем не воспользовавшись чужой мыслью» (Посвящение). О чем же комедия? О порочности и неискренности света, о безнравственности и тщеславии женщин, о предательстве мужчин, о подлости, которая в облике Пройда с «макьявеллиевской изощренностью» плетет интригу, пытаясь разрушить счастье людей. «Двойная игра» — комедия-наставление, комедия-урок. Конгрив, словно изверившись в возможностях и силе «остроумия» и «остроумцев», делает главным героем пьесы подлеца Пройда, поручая «остроумцам» — Милфонту и Синтии — роли второстепенные.
Милфонта Конгрив характеризует как «чистосердечного и порядочного человека, питающего полное доверие к тому, кого он полагает своим другом», — характеристика едва ли лестная для традиционного «остроумца», наделенного, как правило, прозорливостью и «нюхом». Милфонт не распутник: на страстные призывы леди Трухлдуб он отвечает рассуждениями о чести и порядочности совсем не в духе Беллмура или Вейнлава.
Синтия также весьма отличается от героинь «Старого холостяка»: общество глупцов не вызывает в ней гнева и отвращения. Более того, Синтия сомневается, права ли она, считая леди и лорда Вздорнс и им подобных глупцами: «Свет о них лучшего мнения: они слывут людьми достойными и образованными, считаются остряками и тонкими собеседниками...» (III, 3). Отношения Милфонта и Синтии лишены той напористой воинственности и шутливого антагонизма, которые свойственны молодым влюбленным в комедиях времен Реставрации. Здесь нет словесных перепалок и дуэлей, легкомысленного флирта или радостного предвкушения счастья. Синтия безо всяких иллюзий относится к предстоящему замужеству: «Мы с вами собираемся играть рискованную партию, — говорит она Милфонту, — не думаете ли вы, что лучше снять свои ставки и выйти из игры, пока не поздно?» Итак, «остроумцы» на этот раз вынуждены удовольствоваться положением «голубых» героев классической комедии.
Леди Трухлдуб, злой гений комедии, — знакомый персонаж: образ стареющей женщины, еще исполненной желаний и надежд, не нов в истории английского драматического театра той поры. До известной степени предшественницами леди Трухлдуб можно считать леди Лаволл («Свадьба священника» Томаса Киллигру, 1664), леди Аретину («Любительница удовольствий» Джеймса Шерли, 1635) и, конечно, леди Коквуд из комедии Джорджа Этериджа «Она хотела б, если бы могла» (1668). Но в отличие от этих героинь, характер леди Трухлдуб исполнен внутренней силы и решительности, ее речи напоминают порой монологи трагедийных героинь: столько в них неистовства, убежденности в своей правоте и страсти.
Среди разноликой толпы персонажей Пройд — самый умный и всевидящий. Он прекрасно знает дом лорда Трухлдуба, где развертывается действие комедии; прежде чем завладеть этим особняком, сделать его своим, Пройд тщательно изучил его план — выходы, входы, переходы, потайные лестницы и галереи. Конгрив заставляет Пройда появляться в самых разных местах сцены и в самый неожиданный момент, словно подчеркивая этим его вездесущность. Прекрасно знает Пройд и характеры обитателей дома: их сильные и слабые места, тайные пружины, эмоциональные особенности. Нередко исследователи сравнивают Пройда с Яго, забывая, однако, что «вселенная», которую хочет завоевать Пройд, — невелика, цели его — ничтожны, а страсти — мелки; Пройд — «двоедушный», «лакей по природе», он живет в эпоху, лишенную шекспировских страстей и конфликтов. Пройд поистине многолик: в течение одной сцены с леди Трухлдуб (I, 3) он меняется несколько раз — поначалу безропотный слуга («...я проявил слабость, но лишь потому, что стремился услужить вам»; «Что еще, мэдем?»), затем — один из покорных домочадцев, судьба и жизнь которого зависят от милости госпожи, и, наконец, страстный любовник, «не упустивший удачного момента».