Плюм. Так пойдем к нему! А ты, Кайт, ступай к этой даме, передай ей мой низкий поклон и скажи, что я только подкреплюсь немножко и пожалую к ней с визитом.
Уорти. Постой, Кайт! Ты уже видел того, другого вербовщика?
Кайт. Нет, сэр.
Плюм. Это кто же такой?
Уорти. Мой соперник, редкостный дурак! Остальное я тебе расскажу по дороге.
(Уходит вместе с Плюмом.)
Сцена третья
Комната. Мелинда и Сильвия идут навстречу друг другу.
Мелинда. С приездом, кузина Сильвия. (Целуются.) Ах, как бы мне тоже хотелось пожить в деревне! Жить в каком-нибудь провинциальном городе, вроде нашего Шрусбери, по-моему, просто невыносимо. Вечно дым, сутолока, сплетни, притворство — ни слова в простоте. И при этом никаких развлечений — прямо с тоски умрешь! А воздух здесь какой — дышать нечем!
Сильвия. А я слышала, кузина, что Шрусбери славится своим воздухом.
Мелинда. Ты забываешь, Сильвия, что я здесь уже целую вечность. Поверь, для женщины деликатного сложения любой воздух становится вреден, через полгода. По-моему, всего полезнее для организма — менять атмосферу.
Сильвия. Это как же ее менять — как платья, что ли? Впрочем, ты, наверно, права: разная бывает атмосфера — когда приятная, а когда нет. Бывает такая, что хоть беги. Такого дыму, такого туману напустят, страх!
Мелинда. Ну что за вздор! Я говорю о воздухе, которым мы дышим, или, вернее, вкушаем. Неужели ты не заметила, Сильвия, что в разных местах воздух даже на вкус различен?
Сильвия. А туман, кузина, это тоже род воздуха? И как это тебе удается вкушать воздух? Уж не хочешь ли ты сказать, что питаешься воздухом? Вот что, дорогая Мелинда, перестань напускать туман!
Воспитание мы с тобой получили одинаковое. Было время, когда мы с тобой и думать не думали о воздухе, разве что он был слишком студеный. Помнишь, в пансионе, по утрам, когда ветер дул с Уэльских гор, как у нас начинало течь из носу?
Мелинда. Воспитывали нас одинаково, кузина, но по природе своей мы разные. Ты, например, здорова, как лошадь.
Сильвия. Уж, по крайней мере, не страдаю ни от скуки, ни от колик, ни от разных капризов. Моя голова не нуждается в нюхательной соли, желудок — в порошках, а лицо — в притираниях. Я могу все утро носиться под звуки охотничьего рога, а весь вечер — под звуки скрипки. Словом, я ни в чем не уступаю отцу — только разве что стрелять влёт и пить не умею. А придет время, не хуже матушки моей справлюсь с чем надо.
Мелинда. Кажется, это не за горами. Я слышала, твой капитан вернулся.
Сильвия. Да, Мелинда, он приехал, и я постараюсь, чтоб он уехал не один.
Мелинда. Да ты с ума сошла, кузина!
Сильвия. «Радость безумья, ты мне поверь, дано познать лишь безумцам»[14].
Мелинда. Право же, это донкихотство! И у тебя хватает смелости воображать, будто молодой и беспечный офицер, который знай себе шляется по свету — за полгода чуть не полземли объездит, — свяжет свою жизнь с барышней из медвежьего угла, дочкой какого-нибудь судьи!
Сильвия. А я не рассчитываю на его постоянство. Я бы не могла полюбить мужчину, для которого существует лишь одна женщина на свете. Это доказывало бы только его душевную ограниченность. Постоянство — это в лучшем случае лень. Ей не место среди мужских добродетелей. И я тоже не поставлю ее в ряд с мужеством, ловкостью, опытом, справедливостью и иными достоинствами сильного пола. Поверь, Мелинда, я порядком устала быть женщиной и не вижу большой радости в том, чтобы носить юбку.
Мелинда. Значит, тебе надоело ходить в юбке и ты бы почувствовала себя свободнее, будь на тебе штаны. Право, Сильвия, родись ты мужчиной, ты была бы распутником!
Сильвия. Уж я бы постаралась узнать жизнь! И мне бы не понадобилась для этого толпа наперсников и наперсниц, как то бывает с иными мужчинами. Да, кстати, как твои дела с мистером Уорти?
Мелинда. Он предмет моего отвращения.
Сильвия. Ох, всё капризы!
Мелинда. Что вы хотите этим сказать, сударыня?
Сильвия. А то, что тебе не следует так жестоко обращаться с этим честным малым. Он человек способный и состоятельный и к тому же друг моего Плюма. Клянусь всем святым, если вы не измените своего обхождения с ним, я потребую сатисфакции.