К о с т я. Неужели актер? Наглый, бритый, в широкоплечем пиджаке!..
Входит М а н я и, направляясь к даче, останавливается позади группы.
С е н е ч к а. Мы его найдем! Я в театре всю эту… рампу обшарю. Граждане, в театр!
Все оборачиваются и застывают перед Маней. К о с т я бросается бежать. П р и б ы л е в приподнимает канотье, учтиво кланяется и уходит. Сенечка снимает шляпу, оглядывается, но уйти не смеет.
М а н я. Зачем вы здесь?
С е н е ч к а. Я? Я гулял… заблудился.
М а н я. Вчера вы подслушали и выдали мою тайну. Сенечка, зачем? Разве я виновата перед вами? Или я вам что-нибудь обещала? Чего вы добились? От меня все отвернулись. Пустыня… Ни одного человека! Эх вы!.. А еще психологию перестраивали. О горизонтах мечтали. В этом было что-то хорошее, свежее… И мне казалось, что вы, вы, Сенечка… (Поворачивается и идет к даче.)
С е н е ч к а. Я… я… Мария Сергеевна! Я ее осрамил, а она… «Сенечка». (Садится на лавочку и поет.)
Перед лицом советской общественности, на лавочке подсудимых — мещанин Семен Перчаткин. Допрос начался:
«Семен Перчаткин, признаете ли себя сволочью?» — «Признаю». — «Сознаете ли, что вчера натрепали, как малокультурная молочница?» — «Сознаю». — «Что можете наврать в свое оправдание?» — «Гражданин прокурор, я свою отсталость заглажу, святая икона, заглажу!»
(Как ремарку.) Слезы душат подсудимого. «Ввиду чистосердечного признания дать Семену Перчаткину условно по морде». (Дает себе звонкую пощечину.) Зал очищается! (Уходит.)
Из дачи появляются О л ь г а П а в л о в н а и К а р а у л о в с пузырьком и рюмкой в руках.
О л ь г а П а в л о в н а. Душа болит.
К а р а у л о в. Оля, прими капель.
О л ь г а П а в л о в н а. Что ты мне в душу валерьянкой капаешь?
К а р а у л о в. Надо с Маней поговорить спокойно. Она актриса, впечатлительная. А ты ее вчера чуть не топиться посылала.
О л ь г а П а в л о в н а. «Артистка», «артистка»… «Имеет успех»… Не дай бог такого успеха! Дождались венков-букетов. Прославились. Артистка… Лучше бы на машинке без славы печатала!
К а р а у л о в. Пойми, что теперь в жизни новые начала.
О л ь г а П а в л о в н а. Какие начала, не знаю, а концы все те же.
К а р а у л о в. Не спорю. Но должны мы помочь дочери?
О л ь г а П а в л о в н а. Че-ем?
К а р а у л о в. Ведь мы решили?
О л ь г а П а в л о в н а. Решили.
К а р а у л о в. Ну и прекрасно. Ты же редкая женщина по красоте… душевной. Я сейчас Маню позову. Только не бросайся на нее. Тихо, ласково… (Зовет.) Маня, Марусенька! (Ольге Павловне.) Ну, будь спокойна, господь с тобой!
О л ь г а П а в л о в н а. И ты не волнуйся, Христос с тобой.
Крестят друг друга. Входит М а н я. Караулов, приготовляет на столике рюмку и капли.
К а р а у л о в. Ну вот… Маня, сейчас мы не родители, а как бы твои подруги… Подруги. Поговори с нами, пожалуйста… С тобой случилась беда… То есть, нет, может быть, даже радость. И мы хотим тебе в ней помочь.
М а н я. Большое спасибо.
К а р а у л о в (Ольге Павловне). Вот видишь: все безболезненно и хорошо. Маня, хотелось бы знать: кто, так сказать, виновник?
М а н я. Никто. Во всем виновата я одна.
О л ь г а П а в л о в н а. Одна? Этого не может быть!
К а р а у л о в. Все-таки поставь нас в известность: кто он, где он, этот твой…
М а н я. Любовник?
О л ь г а П а в л о в н а. Ох!
К а р а у л о в. Ничего, крепись! (Мане.) Да-да, он. Где он?
М а н я. Он уехал.
К а р а у л о в. Куда уехал?
М а н я. Н-н-н… на строительство.
О л ь г а П а в л о в н а. Куда именно? Теперь везде строительство.
М а н я. Предположим, в Казахстан.
К а р а у л о в. Ты ему туда пишешь?
М а н я. Нет, он теперь переехал на другое строительство.
О л ь г а П а в л о в н а. Значит, летун?
К а р а у л о в. Выпей капель! (Мане.) Ничего, она старая. Человека перевели, командировали, он и переехал. Ну и прекрасно. Маня, а вернется он скоро?
М а н я. Он никогда не вернется.
О л ь г а П а в л о в н а. Помер?
М а н я. Нет, мы разошлись.
О л ь г а П а в л о в н а. То есть он тебя бросил?