Но почему нельзя было после командировки?
Из дома выходят К а р а у л о в и О л ь г а П а в л о в н а. У нее в руках наполовину связанный детский чепчик.
О л ь г а П а в л о в н а. Думай, Сережа, думай. Ведь дом сносят, жизнь дотла разоряют. Умереть будет негде.
К а р а у л о в. Помещение дать должны. Вон новые коттеджи строят, там и умр… и жить будешь.
О л ь г а П а в л о в н а. Я? В коттедже? Глупеешь ты летом. За что же меня в коттедж сажать? Мне в старом доме всякое бревно родное, каждую половицу я по скрипу, по голосу узнаю. Сергей Петрович, уговори Маню за Прибылева выйти. Встанем перед дочерью на колени… Нам и жизни-то каких-нибудь четверть часа осталось. Спасем дачу. Куры, куры здесь у меня! Они в коттедже не выживут.
К а р а у л о в. Тогда других заведем.
О л ь г а П а в л о в н а. Да разве я к новым, чужим курам привыкну?
Появляется М а н я.
Упроси ты ее…
М а н я. Дорогие родители, наконец я хочу открыть вам глаза.
О л ь г а П а в л о в н а. Ты лучше закрой нам глаза, дай умереть под крышей.
М а н я. Умирать не надо… Что это вы делаете?
О л ь г а П а в л о в н а. Чепчик вяжу. Только впору ли? Не знаю, какие головки у современных новорожденных бывают.
М а н я. Так это для… моего? (Обнимает мать и отходит к отцу.) Прости, простите меня… Я не знала, какие вы… Только теперь поняла, что я натворила… И вот я должна сказать: папа, возможно, что у меня совсем не будет ребенка.
К а р а у л о в. Как не будет? Почему? То есть ты хочешь… И думать этого не смей! Я тебя прошу и приказываю: чтобы ребенок был! Конечно, театр — главное, но маленький тебя не свяжет: мы, мы позаботимся… И думать не смей! Я к нему привязался…
К ним подходит Ольга Павловна.
О л ь г а П а в л о в н а. Манюша, пожалей нас: выходи за Фе…
К а р а у л о в. Я говорю: Маша, мы только назад хорошо видим. Нам вместе сто десять лет исполнилось… Время позднее, вечер у нас. А твоя дорога, утренняя, иди, на нас не оглядывайся. Ступай, не бойся, ступай… (Ласково подталкивает дочь к крыльцу.)
М а н я уходит.
О л ь г а П а в л о в н а. Ты чего это ей сказал?
К а р а у л о в. Оля, не будем мешать ей… И если надо отсюда уйти, бросить дом, разве не вместе пойдем? Разве ты меня не проводишь?
Ольга Павловна плачет.
Э-э, старая, совсем отсырела. «Дача, дом, огород»… Не нуждаюсь в домишке! Я к Чайковскому могу зайти запросто. Я к Моцарту вхож! Я во дворце у самого Бетховена бываю! «Огород, палисадник»… Много ль мне надо земли? Точку одну, только точку, чтобы поставить штык виолончели на землю! Искусство квартиры не требует. А рука, тело мое — это все продолжение смычка! Плевал я на Прибылева больше вчерашнего! Не видать ему нашей Маши! Дачу сломаешь? Да я ее сам с корнем выверну! (Отрывает ветхий ставень с окна и бросает на землю.) Довольно! К черту! В Москву! Мать, собирай узелок! (Убегает в дом.)
О л ь г а П а в л о в н а (идет за ним). Четвертая беда!
М а н я выходит на крыльцо.
За сценой голос Караулова: «Маня, собирайся! В Москву уезжаем!»
М а н я. Сейчас, сейчас… Как я запуталась! Что теперь делать?
Входит Р а я. Маня бежит к ней.
Рая, прости… Яков тебе говорил?
Р а я. Да, да! Я счастлива…
М а н я. Счастлива? Что же он тебе сказал?
Р а я. Он будет со мной всегда… Он полюбит моего ребенка… Я хочу, чтобы наши дети были как родные… Маня, ты все для меня сделала. Я буду рассказывать моему сыну о тебе… Он будет сидеть у меня на коленях, слушать и смотреть большими темными, как у Якова, — да, как у Яши, — глазами… А ты кого хочешь? Сына? Дочь?..
Из-за куста на минуту показывается А л е к с а н д р М и р о н о в и ч.
А л е к с а н д р М и р о н о в и ч. Рая!
Р а я убегает к отцу.
М а н я. Неужели я ей завидую? Да, завидую. У нее будет сын… Настоящий… А у меня — холодная кукла, которую перед выходом на сцену сунет мне в руки помреж… Бутафорский ребенок! Я хочу настоящего! Я хочу слышать, как он дышит… Чтобы он засыпал доверчивый, маленький, мой! Сегодня, сегодня я видела его чепчик… (Плачет.)