Б е р е ж к о в а. Какая я комическая? Если я шесть лет под вашим руководством работаю, я не комическая, а трагическая, я… ге-ро-ическая старуха, батенька.
Х л о п у ш к и н. Да как вы смеете?!
Б е р е ж к о в а. Смею! Вы, кажется, драться хотели? Ну что ж, давайте будем драться! Вы — за «Гололедицу», а я за то, чтоб в театре смеялись и плакали, чтоб было в нем и вдохновение, и жизнь, и слезы, и любовь! Давайте!
Х о д у н о в (вскочив со стула). Минутку! Спокойно, товарищи, это не первый случай. Не отвечайте на эти сумасшедшие выпады. Я это предвидел…
П у з ы р е в (встав из-за стола). Ну, вот что. Это глубоко порочное выступление мы обсудим особо. И вообще, я считаю, надо присмотреться к вашему театру.
Х л о п у ш к и н. Уверяю вас — это… это частное мнение. Мы его отметаем с негодованием. Мы все скорбим!
Х о д у н о в. Это не первый случай. Она баламутит весь театр.
П у з ы р е в. Нет уж, знаете ли, тут надо разобраться. Какие-то такие элементы из бывших… суфлеров тащат вас в болото обывательщины и… глубоко чуждого нам гнилого романтизма! Пьесу я вам не дам. (Захлопнул папку с рукописью.)
И н г а Х р и с т о ф о р о в н а. За что, Игнат? Это же не проработка, это обычное, рядовое охаивание. Ты же выше, Игнат! Ведь она ничего не решает!
П у з ы р е в. Не дам! И выступление это расцениваю как рецидив, — понятно? — как вылазку притаившегося охвостья. Да-да! Охвостья! И будьте покойны, мы его, того… ликвидируем! С корнем! Понятно? (Ходунову.) Как ее звать?
Х л о п у ш к и н. Игнатий Игнатьевич, поверьте, мы осуждаем этот глупейший наскок!
П у з ы р е в. Не дам! Пока ваш театр не освободится от подозрительных нахлебников и… чуждых нам сомнительных иждивенцев… Гнать их надо — вот что! (Направляясь к двери.) Где у вас тут выход?
Х о д у н о в. Позвольте, Игнатий Игнатьевич, куда же вы? Купюрцев! Купюрцев, возьмите у него пьесу! Идите за ним, ну… Это же катастрофа…
И н г а Х р и с т о ф о р о в н а. Игнат, подожди! Нельзя же губить театр.
Х л о п у ш к и н. Борис Семенович, где договор? Скорее несите договор!
З о н т и к о в. Как же так? Пьеса за нами, мы за вами, а вы?..
П у з ы р е в (грозно). Не дам!
Все бросаются к Пузыреву и окружают его тесным кольцом, закрывая выход.
Н а с т ы р с к а я. Кто-нибудь, сбегайте за договором! Быстро!
Х о д у н о в. Сейчас… Сейчас будет договор. Зигфрид, где он? Купюрцев, позвоните в бухгалтерию. Сейчас, сейчас будут пятьдесят процентов, без паники.
П у з ы р е в. Не дам!
К у п ю р ц е в. Игнатий Игнатьевич, для нас «Гололедица» — это… это этап, веха, компас, маяк, программная работа!
П у з ы р е в. Я сказал — не дам!
Х о д у н о в. Одну минуточку! Игнатий Игнатьевич, дорогой, я сейчас говорю с вами не как деятель с деятелем, а как мужчина с мужчиной, — мы в тупике, ни одна афиша не тянет. Если вы не выручите нас «Гололедицей»…
П у з ы р е в. Где у вас выход?
Х о д у н о в. У нас нет выхода. Или назад в классическое наследство, или… головой в самотек.
П у з ы р е в. Туда вам и дорога! Хотел я вас выручить, так вы мне тут каких-то старух понаставили. (Бережковой.) Вы… вы мне ответите. За все! Инга, пошли! (Растолкав всех, уходит.)
И н г а Х р и с т о ф о р о в н а. Игнат, успокойся! Ну для меня, Игнат, пощади! (Убегает за ним.)
Х о д у н о в. Купюрцев, не выпускайте его… Возьмите пьесу!
К у п ю р ц е в. Уже бесполезно. (Убегает.)
Х л о п у ш к и н. Ну вот, доигрались. Теперь он позвонит к Платону Платоновичу, скажет Оглоблиной, и… разноса не миновать. Вы как знаете, Борис Семенович, а я больше не могу. Я зады-хаюсь от этого балласта!
Х о д у н о в (Бережковой). Что вы сделали, я вас спрашиваю? Вы же… вы же угробили театр, вы подрубили сук, и мы все летим черт знает куда. Вы же знаете, что у нас ничего нет. Мы сидим в тупике, с голым схематизмом и без профиля. И в такой момент поссорить нас с Пузыревым! Какое ваше дело? Вы — суфлер! У вас есть другая пьеса? Давайте! Но у вас же ничего нет, кроме трудовой книжки. Что вы хотите? Сесть на мое место? Садитесь! Я уйду.
Б е р е ж к о в а (устало). Какая разница, батенька, сидите вы в кресле, нет ли вас — все равно… пустое пространство. (Уходит.)
Х л о п у ш к и н. Теперь вы убедились, что Пузырев прав? Надо вырвать с корнем! А вы миндальничаете, вы боитесь…