Мышка начинает распаковывать чемоданы. Она небрежно кидает в шкаф мои маечки и джинсы, потом тщательно раскладывает на полках свою посуду, утюг, паяльную лампу, три мотка шерсти, пульт дистанционного управления для телевизора, запасные пакеты для пылесоса и 6 килограммов лекарств. Складную металлическую капельницу она пристраивает в угол. Потом отступает на шаг назад и любуется проделанной работой.
— Вот так! — говорит Мышка, и в голосе ее чувствуется удовлетворение хорошо поработавшего человека. — Теперь не пропадем! — и открывает последний чемодан.
Дикий крик ужаса оглашает итальянские окрестности. Мы бросаемся к Мышке. Мышка стоит над чемоданом. Рот ее распахнут. Глаза вытаращены. Она поднимает слабую руку и вяло показывает на чемодан.
— Это не я! Это не я! Он сам! — бормочет Мышка.
Кто «он»? Что «сам»? Чемодан «сам»?
Мы с Муркой смотрим вниз, туда, куда указывает Мышкин палец. Потом мы смотрим друг на друга. Потом снова вниз. Потом мы пожимаем плечами. Потом мы говорим: «Ого!» Потом Мурка устремляет взгляд на Мышку. Мышка бледнеет.
— Где мои вещи, Мышь? — тихо, но грозно спрашивает Мурка.
— Я не брала! Я не брала! Честное слово, не брала! Они мне велики! — истерически кричит Мышь.
Лучше бы она этого не говорила. Мурка багровеет.
Я сажусь на корточки и внимательно рассматриваю то, что лежит в чемодане. В чемодане лежит: бритвенный станок, помазок, распечатанная пачка презервативов, русский «Плейбой» с Валентиной Толкуновой на обложке, три пары мужских трусов (в цветочек, в кружочек и красные, с серпом и молотом) и бутылка водки, завернутая в газету «Советская Россия». На дне притулились три разноцветные бумажки, Я беру их в руки. Это сувенирные купюры, раскрашенные акварелью и купленные, по всей видимости, в ларьке на Старом Арбате. Десять красненьких рублей с Лениным. Пятьдесят синеньких рублей с Ельциным. Сто зелененьких долларов с Путиным. На бумажках — совершенно безграмотные стишки. «В борьбе за правое за дело валюта наша уцелела!» — значится на синенькой. «Купи родного президента заместо ЦРУ агента!» — советует нам зелененькая.
— Спокойно, Мура! — говорю я. — Мышь ни при чем. Это чужой чемодан. Видимо, мы его случайно стащили с транспортера. Кстати, чемодана у тебя вообще не было.
Мурка задумывается.
— А рюкзак? — наконец спрашивает она. — Где мой рюкзак?
Мы бросаемся искать рюкзак. Мы заглядываем во все углы, которых в этой конуре не так уж много, мы залезаем под кровать, в шкаф и за батарею. Мы бежим в ванную, перебираем баночки на полке и суем голову в биде. Рюкзака нет. Мурка в изнеможении плюхается на кровать.
— Ну все, девки! — говорит она и хлопает себя ладонями по коленям. — Я без альпенштока! — И по ее тону ясно, что это действительно все. Жизнь кончена.
— Спокойно! — Я беру Мурку за руку и тихонько поглаживаю, чтобы успокоить. — Только без паники! Давайте рассуждать. Мы выходили последними и взяли то, что осталось на транспортере. А остался там чужой чемодан. Значит, кто-то взял наш рюкзак. Скорее всего, хозяин чемодана.
— Как можно перепутать рюкзак с чемоданом? — кричит Мурка. — Он что, идиот?
Я смотрю на бутылку водки, завернутую в газету «Советская Россия».
— Можно, Мура, можно, — с печальной мудрой улыбкой говорю я. — Ты же сама не заметила, как схватила чужие вещи!
Мурка вскакивает с кровати и натягивает бутсы, которые уже успела скинуть. На голову нацепляет защитный шлем.
— Немедленно вылетаем домой! — командует она. — Ни на секунду не останусь в стране, где на таможне иностранным гражданам подсовывают чужие мужские подштанники! Я, между прочим, представитель великой державы!
Я начинаю сердиться. Вся эта Муркина ахинея кажется мне совершенно неконструктивной.
— Рюкзак надо искать! — назидательно произношу я. — А не ерунду пороть! И хозяина чемодана было бы недурно найти.
Мурка задумывается. Она шарит по карманам и выуживает на свет крошечный диктофончик.
— Какое счастье, что я не сунула его в рюкзак! — говорит она. — Идем общаться с Чиполлино. Пусть даст телефон аэропорта.