Мы с Муркой только хлопаем глазами при виде этого зрелища. Объяснить эту особенность Мышкиной натуры можно только одним способом. В ее крови уживается целый коллектив национальностей. Русская, еврейская и — что самое главное! — немецкая. У нее какая-то двоюродная бабушка вышла замуж за немца, и это сильно изменило кровеносный состав семьи. Время от времени одни гены берут верх над другими, и Мышка становится невыносима. Так вот, когда в ней бурлит немец, она начинает изводить окружающих по поводу срока годности йогуртов, качества помола кофе и кухонных тряпок. Тряпки эти после каждой протирки стола следует стирать с мылом, складывать вчетверо и вешать на специально приспособленные крючки. И — попробуй ошибись! Бездумное шатание по магазинам в такие дни становится экспериментом на выживание. Она заглядывает под подкладки пальто и ощупывает каждый миллиметр швов. Ищет изъяны. «Немчура проклятая!» — шипим мы с Муркой. Но сделать ничего не можем. Однажды в один из своих немецких заскоков Мышка полтора часа заглаживала стрелки на сатиновых трусах Джигита. Что после этого скажешь?
В магазин масок мы заходим с трепетом душевным. Мышка бросается на груду масок и зарывается в нее с головой. Наружу рвется только слабое похрюкивание и сладострастные стоны. Наконец она выныривает с маской в руках.
— Вот, девочки! — И горделиво поднимает маску над головой. — Прекрасный вырез глаз! Края идеально заполированы!
— Мышь, — говорим мы, — это детская маска. Тебе не налезет.
— Да, действительно, — удивляется Мышка и ныряет обратно.
Минут через десять ее голова снова появляется на поверхности.
— Вот, девочки! — говорит она. — Идеальное наложение краски. Я не заметила ни одного наплыва!
— Мышь, — говорим мы, — это не маска. Это заготовка. Она вообще не покрашена.
— Да, действительно! — удивляется Мышка и ныряет обратно.
Минут через пятнадцать ее голова снова появляется на поверхности. За это время мы успеваем подружиться с хозяйкой магазина и выпить по чашечке кофе.
— Вот, девочки! — говорит Мышка. — Чудные кружева. Все узелки плетения одинаковой величины. Посмотрите, какая великолепная идея — оформить маску кружевами!
— Мышь, — говорим мы, — это кружевной воротничок. Там маски вообще нет.
— Да, действительно! — удивляется Мышка. — А я думала, она случайно отклеилась. — И ныряет обратно.
Минут через двадцать ее голова снова появляется на поверхности. Тем временем хозяйка магазина заканчивает рассказывать нам историю своей жизни. В руках у Мышки жуткая кривая маска, раскрашенная в багровые и зеленые тона.
— Какая прелесть! — вздыхает она, любуясь на свою маску. — Посмотрите на эту колористику!
— Только через мой труп! — в грубой форме отрезает Мурка.
— Тогда эта. — И Мышка извлекает на свет розовое чучело в голубых трупных пятнах.
— Я немедленно покидаю эту страну! — заявляет Мурка с отнюдь не дипломатической непреклонностью.
— Да? — удивляется Мышка и покачивает на руках обе маски, как будто собирается покупать их на вес. — А мне нравится. Может, все-таки эту… — И она поворачивается к багровой. — Или эту… — И она поворачивается к трупной. — Нет, лучше все же эту… — И она поворачивается к багровой.
Длиться это может часами.
— И масочки кровавые в глазах, — бормочет Мурка, твердым шагом подходит к Мышке, выхватывает у нее маски и выставляет ее за дверь.
— Ну что, Мопс, — поворачивается она ко мне. — Спрячем наши истинные лица?
— Может, наоборот, покажем?
Мурка кивает. Через пять минут у нас в руках: маска Пьеро и длинный белый шелковый балахон с мохнатыми помпонами вместо пуговиц для Мышки, маска Пиноккио с длиннющим острым носом, полосатый колпачок с кисточкой, полосатые гольфы и коротенькие штанишки для Мурки и маска Коломбины, декорированная платьицем с пышной клетчатой юбочкой и бубенцами — для меня.
Мы возвращаемся в гостиницу и переодеваемся в карнавальные костюмы. Пора ехать на маскарад. Чиполлино за стойкой нет, и это наводит меня на мысли о неудавшейся личной жизни. «Вот возьму и познакомлюсь с каким-нибудь итальянцем!» — мстительно думаю я, как будто Чиполлино узбек или по крайней мере представитель малых народов Севера. О, как несвоевременны были эти мысли! Как пагубны! Как тлетворны!