— Кто уезжает? Мыша! Кто уезжает? — орала я, выплевывая изо рта мыло. — Да прекрати ты реветь!
— Му-у-урка! — прорыдала Мышка. — Он-на ск-к-каза-а-ала, что з-з-десь н-н-ев-в-возмо-о-ожно жи-и-ить!
— Куда она уезжает, Мыша?
— Н-н-не зна-а-аю! Я ч-ч-у-у-вству-у-ю, ч-ч-у-у-вству-у-ю, он-на пок-к-кин-н-н-ет н-н-нас н-н-авсег-да-а-а!
— С чего ты взяла?
— Он-н-а з-з-вони-и-ла!
И я поверила. Я поверила Мышкиной истерике, потому что с Муркой однажды уже произошла подобная история. Вот она.
Несколько лет назад Мурка уже проделала подобный эксперимент. Она взяла семью: Лесного Брата, который по национальности белорус и поэтому ни к какой эмиграции, кроме как на свою историческую родину в город Гомель, не пригоден, ребенка Машку, которой в то время было лет пятнадцать и у нее как раз намечался первый роман, ребенка Кузю, которому в то время было года три и поэтому он не возражал, маму, которая никуда ехать не хотела, потому что в городе на Неве у нее муж и хозяйство на ста пятидесяти метрах полезной площади, маминого мужа, который никуда ехать не хотел, потому что в городе на Неве у него Муркина мама и куча работы, — короче, взяв в охапку всю эту ораву, Мурка выехала в Германию на постоянное место жительства. В Питере осталась Муркина бабка, к тому моменту уже нетранспортабельная. Бабке наняли сиделку, чтобы ей не так скучно было проводить освободившееся от Муркиного семейства время, и планировали вывезти за рубеж на специальном самолете с каталкой, капельницей, рентгеном, аппаратом для снятия кардиограммы и полным составом медперсонала на борту.
В Германии Мурка с компанией поселилась в общежитии — в одной комнате на шестерых. И стала сушить Кузины колготки на батарее, что вообще-то ей несвойственно, потому что дома, в Питере, у нее была специальная комната для сушки и глажки белья. Вещи, которые пришли через месяц медленной скоростью, а именно: спальный гарнитур палисандрового дерева, папина библиотека в три тысячи томов с Большой химической энциклопедией, двадцать два чемодана со шмотьем и одна маленькая сумочка, игрушечная железная дорога стоимостью полторы тысячи баксов, портрет Мурки в натуральную величину кисти одного известного питерского художника-анималиста, дубовое кресло Лесного Брата, в котором когда-то сидел граф Юсупов, — так вот, все это барахло по причине отсутствия места в их пятнадцатиметровой комнатенке пришлось свалить во дворе и накрыть брезентом. Во дворе оно пролежало ровно 5 месяцев 18 дней 3 часа и 49 минут. Немцы были очень недовольны тем, что Мурка в их чистеньком дворике устроила помойку, и, сколько она ни доказывала, что это не помойка, а антиквариат, подали на нее жалобу муниципальным властям. Муниципальные власти регулярно, раз в неделю, вызывали Мурку на собеседование и делали ей внушение. Но внушить хоть что-нибудь нашей Мурке — несбыточная мечта. Вещи мокли под дождем, а тем временем у ребенка Машки началась депрессия на почве скоропалительно прерванного романа, Лесной Брат потерял свой лесозаготовительный бизнес, а на пособие по безработице Мурка жить отказывалась, Муркина мама каждый день устраивала скандалы из-за отсутствия в общежитии горячей воды, а мамин муж грозился немедленно уехать в Питер, где у него был недочитан курс лекций на тему: «Транссексуальность в тайском кино». Доволен был только ребенок Кузя, который ничего не понимал. Да, и еще сама Мурка. Мурка тоже была очень довольна тем, что не удается никак нанять специальный самолет и свидание с бабкой откладывается на неопределенное время.
Через 5 месяцев 18 дней 3 часа и 49 минут этой упоительной жизни Мурка сняла роскошную квартиру в центре города, организовала группу бедных эмигрантов и поручила им транспортировать в эту квартиру палисандровый гарнитур и дубовое кресло. Эмигранты взялись за дело с огоньком, надеясь, что Мурка им за это заплатит. Но не на такую напали. Мурка ничего им не заплатила, считая, что на чужбине соотечественники должны помогать друг другу совершенно бескорыстно. И эмигранты, обидевшись, нарочно уронили палисандровый гарнитур и откололи ножку от кровати и кусок зеркала от шкафа. А одному особо отощавшему на эмигрантских харчах экземпляру придавило ногу Муркиным портретом, и он долго лежал в луже возле крыльца, хотя, в принципе, луж в Германии нет. Эта была единственная. Через два дня жизни в новой квартире Мурка объявила, что делать в Германии решительно нечего и пора убираться домой, в Питер. Она расторгла договор с квартирной хозяйкой. Хозяйка договор расторгать не хотела и требовала заплатить неустойку. Но Мурка к тому времени не успела хорошенько выучить немецкий язык и понимала далеко не все, что ей говорят. Она решила, что хозяйка сама хочет ей, Мурке, приплатить пару сотен пфеннигов за то, чтобы она, Мурка, со всем своим семейством осталась в квартире еще хотя бы на пару дней. В том смысле, что жалко расставаться с такими чудными людьми. Но Мурка не пощадила квартирную хозяйку. Она вернулась в Питер. Она вернулась в Питер с Лесным Братом, ребенком Машкой, ребенком Кузей, мамой, маминым мужем, портретом кисти известного художника-анималиста, игрушечной железной дорогой, папиной библиотекой в три тысячи томов с Большой химической энциклопедией и двадцатью двумя чемоданами. Вот только маленькая сумочка, в которой были все документы, потерялась по дороге. И гарнитур с креслом пришлось оставить. Они в поезд не вписались.