На улице переминались порыжевшие штиблеты. Чинзано собственной персоной встречал нас на выходе из собора.
— Это еще зачем? — строго спросила Мура. — Зачем он притащился?
— Обе-едать! — проблеяла Мышка.
— Ты, что ли, его позвала? — грозно спросила Мурка. Мышка затравленно кивнула. — И когда успела! Я думала, это мы к нему приглашены, а не он к нам, — довольно резонно заметила Мурка.
Но Мышку тоже не собьешь. У Мышки тоже своя генеральная линия в жизни. Мышка тащит Чинзано в ресторан и заказывает ему супчик, и макаронники, и помидорчики, и кусочек пиццы, и добавочки. За наш счет. Чинзано мнется и смотрит на Мышку тоскливыми глазами. Мышке к таким взглядам не привыкать. Она подзывает официанта и заказывает литровую бутыль домашнего вина.
Мурка сидит с каменным лицом. Я втихаря пересчитываю наличность. У меня в сумке — наша общая касса. Чинзано засандаливает стакан вина и веселеет. Язык его развязывается, руки распускаются. Он обнимает нашу Мышку одной рукой за плечики и, бурно жестикулируя другой, начинает что-то рассказывать. Мышь глядит на него, как кролик на удава.
— Что он говорит? — холодно осведомляется Мурка.
— Говорит, что был знаком с Брунеллески, — старательно перевожу я.
— С тем, что построил купол в тысяча четыреста каком-то году? — еще холоднее осведомляется Мурка.
Чинзано весело смеется и засандаливает еще один стакан.
— Да мы тут в Италии все друзья! — радуется он, и Мышка тоненько смеется в ответ.
— Кушай, милый, кушай! — бормочет она, подливая Чинзано чесночного соуса.
Чинзано кушает. Мурка курит. Я считаю деньги. Наконец Чинзано приканчивает бутыль вина и предлагает нам двигаться к нему в гости. Сам он двигается крайне ненадежно. Мышка поддерживает его под локоток. Мы садимся в автобус и долго едем в неизвестность, пока не доезжаем до окраины города.
Окраина крайне непрезентабельная. Улочки узкие, домишки осклизлые, ребятишки чумазые, тротуары грязные, и белье всюду висит. Мышка чешет за Чинзано, ничего не замечая, но нам с Муркой очень неуютно. Ведь из этого лабиринта еще придется выбираться. К тому же затемно. Наконец мы подходим к старому скособоченному домишке и останавливаемся под окнами.
Мышка лезет в карман и достает листочек с приветственной речовкой. Она планирует войти в дом Чинзано, с выражением декламируя свою речовку. Чинзано задирает небритую морду, открывает щербатый рот и кричит:
— Изабелла!
Одиннадцать чумазых мордах высовываются в окно. Это детки Чинзано. Над ними появляется голова женщины с лицом, похожим на Голгофу. Ой, простите, на Горгону.
— Мы пришли! — заискивающе щебечет Чинзано. — Милая!
Мышка очаровательно улыбается и делает маленький книксен. Женщина раздает мордахам подзатыльники, и они мгновенно исчезают.
Потом женщина внимательно смотрит на Мышку и бросает:
— Сейчас!
Через минуту она появляется снова. Ласково улыбается. Поднимает над головой ведро. Чинзано сторонится с привычным профессионализмом. И на Мышку выливается ушат грязной холодной воды.
— Итальянцы любят выбрасывать за окно всякую дрянь! — комментирует Мурка.
Чинзано срывается с места и бежит в дом успокаивать Изабеллу Львовну. Мышка, горько рыдая, стоит посреди улицы с картофельными очистками на ушах.
— Я думала… я думала… семейный ужин… как у людей… гости… речовку написала! А она! Перед детьми! Что я ей сделала! Я же только познакомиться!
И она размазывает по щечкам остатки чужого обеда.
— Эх ты, руссо туристо — идеалисто! — говорит Мурка, подходит к Мышке, снимает у нее с ушей картофельные очистки, обнимает и целует в макушку. — Пойдемте, что ли, домой.
Мы выбираемся с этой богом забытой окраины, ловим такси и едем в отель. Завтра нам надо ехать обратно в Венецию. Поездка в Файенце совершенно выбила нас из графика. Мы сидим в номере и перебираем вещички. Мурка копается в чужом чемодане. Мышка тихо всхлипывает в углу.
— Ну, поздравляю вас, прекрасные синьоры! — вдруг говорит Мурка. — Нас обокрали!
Мышка хватается за сердце. Я бросаюсь к своей сумочке, где лежат общие деньги. Деньги на месте.
— Что украли, Мура? — хором кричим мы с Мышкой.
— Полюбуйтесь! — И Мурка распахивает перед нами чужой чемодан. — Была бутылка «Столичной» — нет бутылки «Столичной»! Это все твой разлюбезный Чинзано, когда чемоданы тащил, больше некому. Как я отчитаюсь перед хозяином чемодана, ты об этом подумала?
Мышка чувствует себя виноватой. Тихонько поскуливая, она забирается в свою раскладушку и с головой накрывается одеялом. В гробовом молчании мы с Муркой тоже ложимся в постель. Настроение — хуже некуда. Мы лежим и думаем о несбывшихся мечтах. Думы наши горьки. Путешествие в Италию совершенно не оправдало надежд. Наша личная жизнь, и без того бестолковая, окончательно вышла из-под контроля и припустила на всех парах в неизвестном направлении. Куда она заведет нас завтра? С кем мы встретимся на нашем нелегком пути? Мне приходит в голову мысль, что, может быть, судьба не такая уж злодейка. Может, мы сами притягиваем к себе всякую дрянь? Ведь живут же люди — и мужья у них, и любовники, и романтические истории, и все их носят на руках. А мы носимся, как оглашенные, по миру, и что? И ничего. Вдруг из-под Мышкиного одеяла раздается довольное хихиканье.