Дьявол опечатки похитил начальное «о» в обоих oculo. Роль глаза оказалась в результате отведенной той части тела, которая предназначена отнюдь не для зрения и не для обозрения; последнее, правда, возможно с целью нанесения непристойной обиды.[53] Разразился страшный скандал, несчастному профессору пришлось публично, перед всем факультетом поклясться, что такой перефразировки у него и в мыслях не было. И тридцать лет спустя, на смертном одре своем он проклинал печатника, который столь непоправимо его подвел.
Утверждают, что дьявол опечатки оставил след своего копытца и на имени Наполеона III. Во фразе «Да здравствует Наполеон!!!», которой завершалось воззвание по поводу прихода императора к власти, три восклицательных знака наборщик принял за римскую цифру три, и в отпечатанном тексте получилось: Vive Napoleon III. Листовка была перепечатана всеми газетами. Так что тройку пришлось оставить, хотя императорский трон наследовал всего лишь второй по счету Наполеон. Это, впрочем, оправдывалось аналогичным случаем с Людовиком XVIII, перепрыгнувшим через несуществовавшего Людовика XVII.
В марафоне опечаток именно французы оказались лидерами. В переводе, к сожалению, первозданный аромат опечаток теряется, и, чтобы дать все же почувствовать его иностранным читателям, приходится прибегать к заменам и аналогиям. Но бывают случаи, когда необходимости в этом нет. Образованный иностранец, современник строительства Суэцкого канала, знавший по газетам автора проекта, французского дипломата Фернана Мария де Лесепса, в переводе сообщения «С астмой г-на Лесепса все в порядке» мог заподозрить опечатку и даже догадаться, что искажено слово isthme,[54] которое французский наборщик, не слыхавший о строительстве на знаменитом перешейке, принял за опечатку и исправил «по смыслу» на известное ему по профессии asthme. Другой случай: заменив одну букву, французские газеты накормили больного политического деятеля сеном — «Г-ну N стало лучше, к нему вернулся аппетит, и мы надеемся, что сено[55] вернет здоровье и силу гордости нашего государства». Но дьявол опечатки способен на подлости куда большие. В объявлении о сдаче в аренду сельскохозяйственной фермы[56] сатана подменил букву r на букву m, превратив ферму в женщину,[57] и получилось:
Belle femme a vendre oua louer; tres productive si on la cultive bien.[58]
Опечатка настолько злокозненная, что авторитетная французская энциклопедия «Larousse» увековечила ее в статье «Опечатка».
Французы над опечатками смеялись, в то время как в Англии подобные случаи воспринимались с серьезностью на грани скандала. Как-то накануне королевского выезда «Таймс» опубликовала объявление о сдаче в частных домах окон для зрителей. Опечатка испортила не только объявление, но и репутацию одного дома, который, получилось, «сдавал напрокат двух вдов».[59]
Знаменитый французский географ Мальт-Брен (1775–1826) в описании одной горы указал ее высоту — 36 000 футов над уровнем моря. У наборщика, очевидно, зарябило в глазах от нулей, и в первой корректуре высота горы подскочила до 360 000 футов. Автор, вычитывая корректуру, ноль зачеркнул, но наборщик неверно истолковал исправление, и гора-гигант взметнулась в высоту до 3 600 000 футов. Разъяренный ученый чиркнул на полях второй корректуры: «36 миллионов ослов! Я писал 36 000 футов!» Следующую корректуру автор не получил, и книга вышла в свет с удивительными сведениями. То ли из мести, то ли по простоте душевной — сказать трудно — заредактированный текст стараниями наборщика попал в книгу в следующем виде:
«Самое высокое плоскогорье, на котором проживают 36 000 ослов, простирается над уровнем моря на высоте 36 миллионов футов».[60]
В романе Тургенева «Дым» один из героев восклицает в возмущении: «Те Harpagon, limace!» Словечко limace[61] во французском жаргоне — довольно грубое оскорбление, и, перечитывая рукопись, Тургенев, видимо, заколебался, стоит ли употреблять это слово, и чтобы не забыть, против него на полях поставил: N. В., — но забыл обвести пометку кружочком. В результате взрыв возмущения попал в книгу в следующем виде:
«Те Harpagon! te notabene!»
Есть книга, опечатки в которой особенно оскорбительны для глаза постоянных читателей ее, верующих христиан. Это Библия. И несмотря на отточенность стихов ее, многовековую известность, тщательность набора и многократные проверки, от происков дьявола опечатки страдает и она. Больше всего безобразий натворил дьявол опечатки в англиканских изданиях Библии. В английских книжных коллекциях известно шестнадцать запятнанных им изданий. Будто какой-то чертенок вселился в наборную кассу, чтобы там неуловимо хулиганить, настолько загадочны опечатки в окончательном тексте этих изданий священного писания:
«Библия убийц».[62] В тексте вместо «ропщущих» напечатано «убийцы».[63] Издание 1801 года.
«Библия разврата».[64] В седьмой заповеди выпала частичка «не», осталось: «Прелюбодействуй!».[65] Издание 1632 года. Печатник заплатил 2000 фунтов стерлингов штрафа.
«Библия печатников».[66] В 119 псалме[67] жалуется царь Давид: «Князья гонят меня безвинно» (стих 161). В издании 1702 года Давид жалуется уже не на князей: «Печатники гонят меня безвинно».[68]
«Уксусная библия».[69] В притче о винограднике[70] виноградник стал уксусом.[71]
На книжных аукционах Англии эти библии ценятся больше, чем все прочие книги. Ведь первая заповедь английского библиомана:
«Мое издание тем и хорошо, что в нем имеется знаменитая опечатка. Издания без опечаток — макулатура!»
Во времена, предшествовавшие книгопечатанию, место опечатки занимала описка. Переписчика описки не волновали, и исправлять их он предоставлял читателю. На последних страницах рукописных кодексов мы нередко встречаемся с невинным стишком:
К концу книги на совести переписчика накапливались и другие грехи. И как бы заговаривая их, переписчики одобрительно похлопывали себя по плечу в модных тогда леонинских стихах:
На загробном воздаянии переписчики, впрочем, настаивали далеко не всегда. Большинство их склонны были принять вознаграждение в этой жизни. Известные стихи обнаруживают недюжинную практичность авторов:
А у одного веселого переписчика практицизм соединился с идеализмом. Прошение его звучало так:
Так же когда-то была и прошла мода на приветственные стихотворные послания, в которых друзья автора на все лады расхваливали только что опубликованное произведение. Когда появилась драма Корнеля «Вдова»,[78] ни много ни мало тридцать хвалебных од ополчились на читателя, чтобы исторгнуть из него слезы умиления. Пышные одеяния этого барочного обычая сменились позднее серым сюртуком дельца. В одном переплете с книгой печаталась якобы критическая статья, единственной целью которой было безудержное восхваление необыкновенных достоинств произведения. Мне известен только один случай, когда издателя смутила хватившая через край похвала и он выбросил из рукописи рекламный панегирик. Впоследствии этот панегирик нашелся и был опубликован в 1865 году в журнале «Amateur d'autographes»[79] в номере от 15 мая. Текст в форме критики рекламировал роман Бальзака «Шагреневая кожа». Привожу с сокращениями этот знаменательный документ:
58
Продается или сдается в аренду прекрасная женщина; при правильной обработке весьма производительна
70
«Проходил я мимо поля человека ленивого и мимо виноградника человека скудоумного…».