А при Наполеоне преследовалось ношение значков и символов королевской Франции, всего, что относилось к ancien regime.[190] Флюгера на крышах по старинной традиции полагались только дворянам. Представители среднего сословия не имели права пользоваться этим украшением. 3 февраля 1809 года префект департамента Соны и Луары обратился к министру внутренних дел Фуше с официальным донесением, в котором жаловался на то, что множится число старорежимных дворян, ни во что не ставящих новое дворянство, созданное императором, что эти старорежимные бравируют недозволенными древними гербами и нарядами. Мало того: противники новых порядков додумались демонстрировать свое презрение чуть ли не по телеграфу,[191] прибегнув к флюгерам. На башнях своих замков водружают они порою по несколько флюгеров, располагая их на разной высоте в зависимости от того, у кого какие были титулы. В заключение префект просит представить его рапорт императору, дело очень важное. Фуше держал под бдительным надзором самого себя, и предстать перед Наполеоном с вопросом о дворянских флюгерах было бы для него очень некстати.
9. ПАЗИГРАФИЯ, ИЛИ ВСЕМИРНАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ
Венгерская народная пословица гласит:
Но пословица не права. Мыт, налог, с мысли берут, да еще какой. Венгерская книга не может получить распространения, например, в Швеции. А шведская книга — в Венгрии. Возможно это лишь в том случае, если венгерскую книгу переведут на шведский, а шведскую — на венгерский. Сколько языков, столько и таможенных шлагбаумов. С давних времен фантазию ученых будоражил вопрос: как добиться, чтобы писатель, написавший книгу на родном языке, без перевода мог быть понят повсюду и за пределами своей родины! Нет, не о всемирном языке шла речь. Проблема эта более недавнего происхождения. О всемирном языке мечтали в старину лишь немногие. Большинство рассуждали иначе: если бы все предметы и понятия удалось обозначить не словами, а едиными и всем понятными письменными знаками, то отпала бы необходимость в изучении языков, уступив место лишь распространению этих письменных знаков, сиречь усвоению всемирной письменности.
Идея оказалась, конечно же, мертворожденной. Если бы и удалось выдумать такие письменные знаки и привести их в единое соответствие с грамматиками всех языков мира (запрячь пса пахать!), то смысл записанного этими знаками воспринимался бы слишком общо, отрывочно, неточно. Ведь у каждого языка есть своя собственная, непохожая ни на какие другие, довольно замкнутая система взаимосоответствий между обозначениями понятий, обладающая к тому же столь же обширной, практически бесконечной гаммой неоднозначных, нестойких, слитых друг с другом и перетекающих друг в друга смысловых оттенков.
И несмотря на это, идея владела умами многих и многих ученых, и среди них — таких выдающихся мыслителей, как Декарт, Лейбниц, Д'Аламбер, Кант, которые считали всемирную письменность в принципе возможной. Им и в голову не приходило, на какой труд обрекли они сами себя, увлекшись этой идеей. С разработкой этой идеи выступил первым английский лингвист Джордж Дальгарно, опубликовавший в 1661 году книгу под названием «Ars signorum, vulgo character universalis et lingua philosophica».[192] Термин «lingua philosophica» был заменен более известным ныне — «пазиграфия» (pasigraphia).
Следующая попытка была предпринята в 1668 году честерским епископом Уилкинсом, но столь же неудачная. После столетнего перерыва венгр Дердь Кальмар вызвал настоящую лавину систем всемирной письменности. Если шумиха вокруг пазиграфии время от времени и стихала, то ученые, завороженные утопией универсальной письменности, не прекращали теоретической деятельности ни на минуту.
Я был чрезвычайно удивлен, когда, заинтересованный этим научным курьезом, обнаружил, что литературы по пазиграфии необъятное море. Мираж пазиграфии блуждал по миру книг два с четвертью века. Мираж этот преследовал и Дердя Кальмара, в прочем серьезного ученого, перу которого принадлежит, в частности, и фундаментальная венгерская грамматика на латинском языке. И хотя за границей бывал он чаще, чем на родине, принадлежность свою к венгерской нации подчеркивал с неизменной гордостью. Книгу о всемирной письменности издал он, однако, по-немецки. Помимо немецкого, вышла она также по-итальянски и на латыни. Сама же пазиграфическая система Кальмара настолько трудна, что усилий, потраченных на ее усвоение, хватило бы на изучение трех иностранных языков как минимум.
Кальмар использует и обычные буквы, но со всевозможными хитроумными дополнениями. Если у буквы не хватает какой-либо детали слева, то это означает «отсутствие», «лишенность», «неполноту». Буква V воплощает у Кальмара понятие «жизни», а если у нее не хватает левого усика, то смысл становится противоположным: / смерть. Глагол от существительного «жизнь» образуется с помощью небольшой черточки справа от буквы.
V- он живет, а /- он умирает. Правда, просто?
Но это лишь начало элементарных слов. Дальше в лес, больше дров. Один знак может обозначать несколько понятий. ^ значит «небосвод», а также «полукруг», «кольцо», «натянутый лук», «радугу». А если мы этот знак перевернем, то под ~ следует понимать не только «море», но и «душевное спокойствие», «глубокое понимание» и т. п.
Полукруг меньших размеров /-\ значит «корабль», но если изобразить его вертикально, выпуклостью влево С, то совершенно очевидно, что это «качающийся на волнах корабль» или «беспокойное состояние духа ввиду угрожающей опасности». Автор заботится о том, чтобы знаки были наглядными. Если буква F, например, лежит ничком, то двух мнений быть не может: «П» означает «верность» и «верноподданническое почитание». А опрокинутая навзничь, со всей очевидностью преподносит она читателю образ «угнетения», ведь не может же быть угнетенным тот, кто стоит.
Прекрасно, — скажет восприимчивый читатель, — но как же быть со спряжением глаголов? Как мне написать лондонскому другу, что на длинное письмо времени у меня пока нет, но вскоре извещу его о подробностях? Нет ничего проще, — отвечает автор. Сзади, спереди, сверху и снизу окружить знак точечками и кружочками, расположение и количество которых выразит и время глагола и укажет на лицо действия. И в доказательство приводит он множество примеров. Возможности практически безграничны. Одними только кружочками и точечками можно оформить самое сложное предложение, которое я, однако, не способен перевести на венгерский и привожу по-немецки:
Du scheinest zu verlangen, dafi ich verlange zu machen, dab du viel und vielerlei schreibest, und zwar scharf-sinnig, und in der that nicht nur mehr, und mehr vieler-ley, sondern auch scharfsinniger und geschwinder, als viele, ja wohl alle, hoffen.[193]
Кто говорит, что может придумать предложение сложнее, говорит неправду. Далее решаются и другие грамматические трудности, столь обстоятельно и сложно, что уже совершенно ошалевший читатель готов поверить в мессианское значение пазиграфии для человечества, но тут — о ужас! — он натыкается на заявление автора о том, что эта книжечка — всего лишь краткое знакомство с основными понятиями, по-настоящему же подробное описание вскоре будет опубликовано на латинском и французском языках. Этот подробный труд, пишет Кальмар, в рукописи уже готов. Но опубликован он не был. А интересно было бы в него заглянуть.
193
Смысл действительно уловить трудно, грамматика и стиль нарушены настолько, насколько возможно; но попытаемся все же перевести:
«Ты, кажется, требуешь, чтобы я потребовал сделать, что ты пишешь много и много разного (по-разному), причем остроумно, и, действительно, не только больше и более разнообразно, но также и остроумнее и быстрее, чем многие, да, пожалуй, все думают» — Примеч. пер.