Гамлет по выходным ходил гулять с Суриком и заходил с малышом к нам, пока его жена думала, что они пребывают на свежем воздухе.
Я его понимала, скучно гулять с дитем неразумным, а с нами можно поболтать.
- Можно дать Сурику конфету? - спрашиваю я Гамлета.
Сагиян кривится, как будто проглотил что-то кислое.
- Ох, да он весь измажется сейчас, придется мыть.
Но уже поздно. Глаза мальчишки, чуть видные над столом, увидели конфету и засверкали как звезды в ночи.
Пришлось дать ему возможность вымазаться.
Яркий солнечный день. Выходной. Окна нашей голубятни на запад, деревьев нет, шторы раздвинуты, и солнце сверкает и даже припекает в комнате, хотя только первые числа апреля.
Гамлет с Суриком у нас в гостях, а моих детей нет, может быть, они у мамы на Белоозерской, может быть в школе на каком-нибудь мероприятии. В квартире тишина.
Сурик играет в Сережины машинки, сидит на полу и гудит, а мы за столом пьем кубанскую водку, мягкую, на чем-то настоянную, 6 рублей за бутылку. Закуски у меня нет, и я открыла баночку селедки с укропом, мы вытаскиваем вилкой кусочки селедки прямо из банки, заедаем хлебом. Повод выпить есть: во-первых, весна, во-вторых, у нас троих в марте прошли не обмытые дни рождения, у Гамлета 17-го, он рыба, а не овен, как мы с Лешкой. За это тоже надо выпить.
Нам хорошо, но мальчишка возможно голодный.
- Давай я его покормлю, у меня суп есть, - предлагаю я Гамлету.
Сагиян смотрит на часы.
- Нет, его скоро обедом кормить, Люда расстроится, если он есть ничего не будет.
Великий конспиратор, если Люда не спросит, он и не скажет, что у нас сидел.
А дальше весна, май. Я иду по тропке между общежитием и нашим домом и веду за ручку Сурика Сагияна. Люда с Гамлетом уехали к врачу на осмотр, Людмиле скоро рожать, а Сурика подкинули мне. Сурке два с половиной года, он очень мил, черноглаз и говорлив, я с удовольствием держу его маленькую ручку. Я люблю держаться за маленькие ручки, обувать маленькие ножки и люблю смотреть на крохотные детские туфельки рядом с огромными емкостями мужской обуви.
Суббота, спешить мне некуда, обед готов, свои дети с отцом, и я гуляю с чужим ребенком.
На меня набегает Таня Якунина, приятельница Нины Макшановой еще по Рубежному.
Именно набегает, потому что она близорука и узнаёт знакомых, только уткнувшись в них носом.
- Зоя, - говорит она, с изумлением глядя на Сурика, - как же такой маленький пойдет в школу?
Несколько секунд я в замешательстве, не понимаю, о чем она.
- Да он не пойдет в школу.
- А ты говорила, Сереже семь лет и он идет в школу в этом году.
- Сережа и пойдет, а это не мой сын, не Сережа. Это Сурик.
- Я Сурик, - подтверждает Сурик и смотрит на Таню снизу вверх жгучими армянскими глазами.
- Странно, - Таня как бы уличает меня в том, что я отказываюсь от родного сына. - Он так похож на тебя.
- Может даже больше, чем мой собственный сын. Да и вообще все армяне похожи один на другого. Но тем не менее это не мой ребенок, а Сагиян.
- Я Сагиян, - подтверждает Сурик, еще сильнее запрокидывая голову на Таню.
- Ну, если ты Сагиян, то что ж, тогда верю, - смеется Таня и убегает.
В детском саду у сына намечался выпускной вечер.
Сергей, как всегда, перенес простуду и пропустил подготовку к танцам.
- Ты не будешь выступать, - строго сказала ему Анечка Гудзенко, девочка из пары разнополых близнецов, которые ходили с Сережей в одну глазную группу и жили в одном с нами подъезде.
Она услышала, как Сергей приглашает меня на вечер, и строго так сказала:
- Не будешь выступать, у тебя нет пары.
На личико моего сына легла трагическая тень, и губы задрожали.
Видимо, действительно, не было у сыночка пары, а то бы он сказал: "А вот и нет, у меня пара такая-то". И я иду на вечер в детский сад со страхом, что сынок будет одиноко сидеть в уголке, когда все дети будут танцевать.
Вышли детки, парами, и в первой паре мы с Катей увидели Сережу с красивой уверенной девочкой, которой он доходил только до плеча, был неловок, путался в движениях, но личико у него сияло. Девочка танцевала с удовольствием и не выглядела огорченной тем, что ей достался такой невысокий и неуклюжий партнер.
После танцев и стихов о школе пили чай все вместе и выступавшие и присутствовавшие. Детям вручили симпатичные портфели, букварь, и Сережка долго слонялся по саду от площадки к площадке, всё никак не уходил, не решался уйти, слово "навсегда" его пугало, и Катя сказала:
- Не уходит. Хочет перед маленькой Ксюшкой похвастаться, что у него портфель есть.
Имелась в виду Ксения Ярош, дочка Сашки Яроша, она ходила в один садик с Сергеем, только на группу младше. Мой всегда предпочитавший мужское общество сын любил поболтать с Ксюшей, очень оживлялся в её обществе, и его романтическая сестра приписала брату нежные чувства.
В результате постоянных упражнений в глазной группе у нашего одноглазого циклопчика улучшилось зрение и к лету он ходил без очков и без повязки.
Я была одна в гулкой и пустой квартире, во всех трех комнатах и мне было плохо, выворачивало наизнанку.
Как всегда, я долго надеялась, что обойдется, что не нужно промывать желудок, но потом пришлось сделать это и раз, и другой, до чистой воды, и после чистой воды всё мутило и мутило, и я моталась по квартире, ожидая, когда меня отпустит.
Алексей с детьми на Белоозерской. У моих мамы и бабушки периодически накапливались мужские дела по хозяйству, то новую полку надо повесить, то кран потек, надо прокладку сменить, то замок вставить, вот Алешка и уехал с ночевой на все выходные, а пока его нет, я тут блюю. В субботу ко мне зашла Людмила Уланова скоротать вечерок, принесла выпивку, расположилась надолго. Не надо было мне водку, да вот выпила. И Милка Сагиян тоже зашла и тоже выпила, и только выпила, как начались схватки и повез её Гамлет в Москву на попутном Икарусе рожать, а Уланова пошла себе спать.
Летняя ночь короткая, приступ был тяжелый, и очухалась я, когда светало, вставала летняя ранняя заря. Я села на пороге балкона, вся пустая изнутри, смотрела на светлеющее небо и думала о Людмиле. Я отмучалась, а как там она? Родила или нет?
На всякий случай я глянула на часы, шел пятый час.
Потом выясню, когда она родила, решила я, поднялась с порога и захлопнула балкон.
На другой день Гамлет сказал, что Люда родила мальчика, а вот в котором часу так и не знаю до сих пор.
Сережка затемпературил. Привезла я его от мамы нормального, а тут каждый день 38,5. С момента его тяжелой болезни прошло два года, и все эти годы, несмотря на частые простуды, выше 37 не было. Симонова была в отпуске, третью неделю стояла жуткая жара, Сергей лежал в маленькой прокаленной комнате, пил аспирин, ничего не ел, и никакого диагноза у него не было. Но только перенесенными недавно страхами можно объяснить, что я уступила настояниям врача и отвезла мальчишку в детскую больницу.
В субботу приехала мама, обругала меня за то, что у меня вечно происходит что-то плохое с детьми, обругала так, как будто я виновата, и мы с ней помчались в больницу. Мама, оставив меня во дворе, сама прорвалась к внуку в палату. Медперсоналу не удалось её остановить, она всегда проходила, бросив через плечо, что она медик.
Сережа спал, температуры у него не было, сейчас я думаю, что у него был сильный перегрев, жару мой белокожий мальчишка переносил плохо. На открытых ножках внука мама увидела синяки и поняла, что ему дают сульфамидные препараты, которые он не переносит.
А на его больничной карте врач, которая нас принимала, сверху с моих слов написала: "Сульфамидные не переносит" и подчеркнула. Уже второй раз в своей жизни я сталкивалась с полным игнорированием врачами слов матери, первый раз в санатории, когда ему дважды ввели гамма глобулин, несмотря на мое предупреждение, что этого нельзя делать.