Мао Дунь Комедия
1
– Один, два, три, четыре… Один, два, три, четыре… – уже в который раз пересчитывал содержимое своего кармана молодой человек по имени Хуа. – Четыре… всего четыре медяка!
Хотя он был истощен от голода и в пустом желудке урчало, Хуа достаточно хорошо соображал, чтобы не сбиться со счета.
– Один, два, три, четыре… Все!.. Только четыре медяка…
Он подошел к торговцу жареными лепешками, здоровому верзиле, родом, должно быть, из провинции Шань-дун, разжал сухую коричневую ладонь и, торжественно предъявив свои четыре медяка, схватил пару лепешек.
– Э… так не пойдет! – закричал тот и, вытирая грязную руку о штаны, сердито уставился на него. – Пара лепешек стоит восемь медяков. Гони еще четыре.
Услышав шаньдунский акцент и взглянув на страшную рожу с налитыми кровью глазами, Хуа сразу притих. Продавец этот живо напомнил ему свирепого солдафона, который пять лет тому назад задержал его на проспекте и жестоко отдубасил прикладом. За эти пять лет, проведенные в тюрьме, из памяти Хуа исчезли лица многих близких друзей, но облик звероподобного солдата из частей армии маршала Сунь Чуань-фана, крепко вбитый в сознание ударами приклада, остался неизгладимым.
И надо же было так случиться, чтобы именно сегодня, когда молодой человек вышел из заточения и встретился наконец с людьми, в этот первый день свободы подобная же образина со свирепым взглядом и шаньдунским акцентом вновь предстала перед ним! «Неужели за пять лет ничего не изменилось?» – подумал Хуа, и на какое-то мгновение ему показалось, что его арестовали только вчера.
Протянутая рука его дрогнула. Взглянув на горячие лепешки в другой руке, Хуа спросил запинаясь:
– Как… это… восемь медяков?… Будет тебе людей дурачить!.. В первый раз, что ли, я покупаю лепешки? Еще вчера платил по два медяка за штуку…
– Иди ты… знаешь куда! – разозлился продавец. – Два медяка за одну лепешку! Вчера покупал? Во сне тебе приснилось! В наше-то время по два медяка за лепешку? Не видишь ты разве белое солнце на синем небе?[1] Потому все и вздорожало. Это при твоей бабушке лепешки по два медяка продавались.
Толкавшиеся около лотка рабочие расхохотались и с любопытством стали разглядывать молодого человека. Хуа поднял на них глаза. Те же изношенные до дыр куртки из синего холста, те же измученные желтые лица, что и пять лет назад. Какая знакомая, какая привычная картина!..
Заметив растерянность парня, верзила шаньдунец сгреб четыре медяка, отнял одну лепешку и, отвернувшись, начал зазывать покупателей…
Хуа по привычке присел на корточки и отправил лепешку в рот.
– Революция, революция, а еда и одежда с каждым днем все дороже!.. К черту такую революцию!..
Молодой человек вскинул голову. Говорил какой-то рабочий в короткой синей куртке, торопливо отсчитывая продавцу деньги за лепешку и глотая слюну.
«Революция?… Неужели в самом деле произошла революция?…» – размышлял Хуа, с удивлением оглядываясь по сторонам, словно ища подтверждения своим мыслям. На углу ближайшей улицы под косыми лучами солнца развевался порядком уже потрепанный и выцветший гоминьдановский флаг. На красном полотнище в синем четырехугольнике четко выделялось изображение белого солнца. Чудеса! Ведь пять лет назад только за хранение такого флага люди рисковали головой.
Очнувшись словно от забытья, Хуа торопливо прожевал остаток лепешки и спросил:
– Революция?… Когда же это?
Продавец и рабочие в недоумении повернулись к нему, презрительно усмехаясь. Хуа сообразил, что должен объяснить свое невежество.
– Видите ли… в чем дело… Меня только что выпустили из тюрьмы. Я, понимаете, отсидел за решеткой целых пять лет и не знаю, что случилось за это время на воле…
– Ты, верно, коммунист? – тихо спросил один из рабочих и, жуя лепешку, одобрительно подмигнул товарищам.
– Что вы? Нет, нет! Я член гоминьдана, – ответил Хуа.
Он решительно поднялся, чтобы рассказать этим людям о всех своих злоключениях, рассчитывая на их сочувствие. Но верзила шаньдунец скорчил злую рожу и, сплюнув, принялся поджаривать свои лепешки, а рабочие в коротких куртках из синего холста, окинув Хуа подозрительным взглядом, поспешили разойтись.
Побродив бесцельно по улицам, Хуа очутился на мосту, за которым возвышалось большое здание Главной торговой палаты. Над ней с флагштока уныло свешивался тот же флаг с белым солнцем на синем небе.
Хуа остановился в раздумье, не зная, куда податься, и вдруг вспомнил, что раньше неподалеку отсюда помещался клуб землячества, а там у него был знакомый, Чжао. С пустыми руками все равно никуда не сунешься, так почему бы не навестить знакомого?