— Любезен мне будет дым от костра, в котором сгорят те, кто дерзнул заявлять, что оскорбителя моего покарал я напрасно, — зловещим голосом проговорил колдун слова Одина, и никто из воинов не решился возвысить голос в защиту убитого. Шлем упал с его головы, и потупясь смотрели викинги на алую рану, на солому волос, разметавшуюся по каменистому бугорку, на задранную вверх незаплетенную бороду.
И был Ингвар Рюнесон последним из тех, кто, оставаясь с Бьёрном, не следовал его обычаю.
Квадраты парусов надувались, ловя попутный ветер, «Черный дракон» Бьёрна и «Серебряный ястреб» соратника конунга, Ньёрда (драккаров осталось теперь лишь два), покинули берег. Они не видели, как на утес вышел могучий рыжебородый красавец, трепавший за уши волка. Гигант прищурил один глаз, потом, открыв его, зажмурил второй.
— Неуж я и правда похож на всесильного Одина? — проговорил он, как будто бы ни к кому не обращаясь. Волк поднял голову и пристально посмотрел на богатыря, тот улыбнулся и вдруг захохотал так, что ветер поднялся вокруг.
V
«До чего же ненавижу я эти крики: «Помогите, помогите, убивают!» — подумал Илья Иванов и злорадно оскалился: — Если убивают, это хорошо, если убивают, значит, так надо! Так надо! — повторил он понравившиеся своей категоричностью слова. — Так надо, так надо, и все тут, надо, и никаких гвоздей! Приказано, решено, потому что так надо, и все!»
Это возбуждало. Ноздри улавливали запах страха, сочившегося из-под толстой дубовой двери.
— Заперлись, — проговорил он, скаля зубы, — заперлись… это хорошо.
На сей раз Настёна совершила крупный просчет, конечно, в кладовке просторно и дверь очень крепкая с задвижкой внутри (тут у Ильи в юные годы была фотолаборатория и что-то вроде клуба — ребята любили здесь пообжиматься с девчонками)… Однако в комнате можно, распахнув окно, позвать на помощь, найдутся сердобольные, вызовут наряд, а в кладовке ори не ори, никто не приедет. Впрочем, Настя в прошлый раз на весь двор вопила, а милиция явилась через два часа, когда Илья уже спал мирным сном. Подняли его, отвезли в отделение, прочли лекцию (даже не били), утром отпустили. В следующий раз расклад оказался другим: дверь ему удалось выбить (потрезвее был), а наряд и вовсе не приехал. Настёне пришлось бюллетень брать, а Илье бадягу искать для примочек.
Прятаться больше, если разобраться, негде. Спальня теперь не запирается, остается либо бежать, либо отсиживаться за самой крепкой дверью. Так женщина и поступила.
«Почему не ушла, почему, почему, почему?! — проклинала себя Настя. — Забрала бы Олюшку и немедленно вон отсюда, хоть в клоповник к матери. Илья звереет раз от раза, и глаза, глаза безумные, все хуже и хуже… — За дверью стало тихо. — Может, опять заснул? — подумала Настя, но тут же выругала себя: — Надейся на лучшее, но не рискуй, дождись вечера, пока он, выпив еще, не отключится окончательно».
Илья не собирался выманивать «баб» хитростью, более того, выйди Настя сейчас и сдайся на милость победителя, упади в ноги, попроси прощения (искренне, но без завываний, покайся) он, возможно бы, и успокоился, но она заперлась там, дура. Ну что ж, на сей раз жена поплатится за все. Теперь он просто обязан сделать то, о чем давно мечтал.
«Слабак? — проговорил он, чувствуя, как кровь ударяет ему в голову. — Слабак? Ах ты, сука! Ну я покажу тебе, какой я слабак. — Илья отправился на кухню, налил в рюмху теплой водки и, выпив, закусил огурчиком. — Тещины огурцы, — подумал он, сплевывая на пол зеленую кашицу. — Тьфу, какая дрянь!»
Он представил себе, как плюнул бы в физиономию этой старой суки, дуры деревенской — «нашей мамочки». Она еще не ведает, что ее дочечка и внучечка подлежат уничтожению. «Слабак, — сказала Настёна. — Слабак». Отлично. Иванов знал, что вправе сам выбрать способ умерщвления тварей. Он не сомневался, что дочь шлюха Настька нагуляла от старого ухажера, пока он служил в армии. Как могла жена так поступить с ним?! И еще смеет оскорблять его, думая, что он просто ревнует ее и потому буянит. Она вопит, зовет на помощь, но сбежать не решается, считает, что он хороший.
«Хороший? Черта с два хороший! — усмехнулся Илья. — Как ты, сука, посмела сравнивать меня с мужиками из вашего сраного поселка? Я хороший? Я?!»
Нет, ошибалась Настя, муж ее вовсе не быт банальным пьяницей, который, напившись, вымещает тоску и горе на домашних. Она привыкла к этому с детства: так много лет назад гонял их с матерью покойный ныне отец. Здорово бы удивилась она, узнай о том, что у Ильи припасен для нее кое-какой сюрприз.