«Подменили! — вспыхнуло в мозгу. — Кто?!. Злодеи… Чушь это! Просто взял по ошибке, когда у Петровича был. У него вечно все чего-нибудь хранят. Уф-ф-ф. — Однако радость оказалась непродолжительной. — Так я же Клавке книжки засвечивал, когда портвейн брал! Может, я у нее и прицепил эту сумку?.. Хотя нет, не было у нее никаких сумок… Стоп, а может, я сумку того мужика, который сзади подходил, взял? Завтра он разберется что к чему и придет в магазин… Нет, он бы сразу должен был понять, что сумка чужая, когда вино в нее клал».
Тут имелся маленький нюансик: сам Илья почему-то не стал класть бутылку в сумку, а засунул ее во внутренний карман куртки. Значит, оставался еще и мужик, который в случае чего тоже свидетель…
«Он же придет, а ему скажут: убили продавца, а тут менты… — рассуждал Иванов. — Какие менты?! Не было у того мужика никакой сумки, он вообще и на ногах-то еле держался, чего и было, давно потерял уже или пропил… Да чушь все это! А гранаты?! Гранаты-то мои и канистра с бензином… я ж ее для Настёны приготовил. Когда же это? Как же все?..»
Илья решительно развернул материю. Целлофана там не оказалось, зато нашелся некий весьма необычный предмет — рука, напоминавшая рыцарскую кованую латную рукавицу, выполненную с величайшим тщанием.
Илья, пододвинувшись поближе к свету лампочки, внимательно осмотрел диковинку, она походила на копию «клешни» робота-терминатора, которую можно было надевать на руку, что Иванов и сделал. Он несколько раз сжал и разжал кисть и невольно залюбовался изяществом механизма. Каждый из пальцев, на что Илья, конечно, тоже обратил внимание, заканчивался длинным, как у неотразимой светской красотки, ногтем из сверхпрочного пластика.
— Какая красота, — вслух проговорил Илья. — Какая вещь! — Он сжал кулак. — В челюсть такой — бац! Тут и Тайсон ляжет, а когти-то, когти-то…
Радость охватила Илью. Он сделал хватательное движение и зарычал, потом разжал пальцы и провел когтями по серой облупленной стене дома, возле которого стоял уже полчаса, ожидая прихода Клавдии Ивановны Чеботаревой.
— Илья? — услышал он и, оторвав взгляд от «клешни», с удивлением уставился на ту, ради встречи с которой так долго мерз в неуютном весеннем дворе. Она не видела перчатки на руке Иванова. — Долг, что ль, принес?.. Так мне не к спеху, Илюш, я б подождала…
Лицо Иванова залила солнечная улыбка, он качнул головой, мол, что ты, теть Клава, какие пустяки, и шагнул к онемевшей от страха женщине.
Через минуту или, может быть, чуть позже — он еще постоял немного, дивясь делу рук, вернее, руки своей, — Иванов перешагнул через труп с развороченным горлом и залитым кровью лицом. Пройдя под сводами аркой, Илья вышел на улицу, и из распахнутого настежь не по погоде окна прямо ему в уши ударили громкие звуки музыки.
— Тар-рам, трам, тар-рам, пам-пам, — заливалась сладкозвучная гитара Брайэна Мэя.
— Тар-рам, трам, тар-рам, пам-пам, — вдруг сначала тихонько, потом все громче, в такт ей вторил Илья. Он почувствовал, что даже пританцовывает, так сильно было чувство, переполнявшее его. — Трам-пам-пам-пам! — Кружась в ритме «Вальса миллионера»[30], Илья, размахивая сумкой, двигался по улице. Ни один знакомый, столкнись он с Ивановым в эту минуту, не узнал бы его. Это был другой человек, не слабак, не жалкий неудачник.
Жадно глотая весенний воздух, шел по улице гордый собой и влюбленный в жизнь человек.
XXI
Господи ты Боже, ну до чего надоедливы старики! Может ли быть на земле удел более тяжкий, чем слушать блажь старых и к тому же больных людей?
Так, или почти так, думали юные Ротберт де Монтвилль, живший в высокой башне, и Гутберт Найденыш, ютившийся в тесном, темном, сыром и холодном каменном мешке в нижнем этаже башни, вернее, даже под ней, в выкопанных еще греками катакомбах. О многом не знали еще ни юный наследник замка в Белом Утесе, ни товарищ его, деливший с ним и веселье детских игр, и тяготы и радость трудов (каждый день и на мечах и на секирах биться, и из лука стрелять, и скакать на лошади, и даже плавать). Многого, еще очень многого не могли себе представить ни они, ни их подружка Гарлетва (даром что не парнем родилась, из самострела хоть в мишень, хоть птицу влет била, мальчишек за пояс не раз затыкала).
Рикхард, Ротберт, Рутгер, Гутберт, Гарлетва… Так звучали эти имена на датском языке. В Нормандии, как и в соседних франкских землях, говорят Ришард, а то и Ришёр (в Англии и того интереснее — Ричард), Роберт, если не Робёр, Ружёр, Рожё, Роджер, Юбёр, Арлётт. Имя Вильгельм и вовсе не узнать — Гильом, даже Гийом звучит оно.