— Да ну? — взвеселился вдруг Прудентиус. — Мне казалось, что за твои грехи тебя высек Петр, и не далее чем в начале этой недели. Задница, наверное, еще очень болит. — Мальчик машинально кивнул. Прудентиус все чувствовал, точно забрался в шкуру воспитанника. — А уж как влетело перед отъездом дружку твоему, Роберту, так и ни в сказке сказать, ни пером описать…
— И все-таки Бог есть… — неуверенно возразил Найденыш, а монах, хлебнув вина, замотал лысой головой.
— Если бы твой Господь был добрым, разве позволил бы он жить на свете таким чудовищам, как наш барон? Рикхард Сатана — слуга Христа. А ведь господин ответствен за слугу.
— Но сатана не может быть слугою Господа, — проговорил Губерт. — Ты же сам говорил так…
— Выходит, сатана сам по себе?
— Нет… но он творит зло…
— Так он делает это сам по себе? — настаивал монах.
— Да…
— А как же быть с вездесущностью и всемогуществом Господним? Значит, Бог не хочет воспрепятствовать дьяволу, — заключил старик. — Дай-ка мне еще вина.
Губерт машинально наполнил чашу монаха, не переставая в то же время думать над заданным ему вопросом. Ответить было не просто. Получалось, что сатана либо совершает черные деяния с ведома Господа (ведь Бог всемогущ и ему не трудно остановить дьявола), либо… либо Бог не всемогущ, тогда это не Бог, а обычный дух, которого могут изгнать или вызвать колдуны или священники, из чего немедленно напрашивалось сравнение, возникала связь — «колдун — священник», «священник — колдун», «добро — зло», «зло — добро», отсюда вопрос: где же разница?
— Что? — усмехнулся Прудентиус. — Не знаешь, что сказать?
Мальчик потупился.
— Вот для этого-то, для того чтобы разобраться в столь сложных умопостроениях, и требуется вино, — с нотками торжества в голосе заключил старик. — А ты жуй сушеный виноград, пока кое-что не слипнется! Хе-хе-хе-хе!
— А как же быть? Ты же еще сегодня утром читал проповедь… Там было все ясно — вот зло, вот добро.
— Сушеный Виноград, а Сушеный Виноград, дай еще вина.
— У нас нет его больше… Ты так много пьешь, что оно всегда быстро кончается.
— Достань, — с пьяным упорством потребовал Прудентиус. — Займи у… э-э-э, займи у Сушеной Тыковки, у своей подружки, красотки Арлетт.
— Ты же слепой, откуда ты знаешь, что она красотка?
— А она красотка?
Губерт смутился: обсуждать достоинства и недостатки Арлетт с калекой ему не хотелось. Между тем Прудентиус продолжал:
— Нет нужды видеть женщину, чтобы сказать, что она красива. Достаточно слышать, как замолкают мужчины, когда она проходит мимо, довольно запаха, который исходит от нее, зовущего запаха бесстыжей плоти. Она уже почти совсем созрела… Прольется кровь, мой мальчик, и потому, как ты замер сейчас, я понимаю, что и твоя тоже… А может быть, и нет. Вдруг именно тебе и повезет? Хотя… что такое везение и невезение — вопрос тоже весьма не легкий.
Разговор этот не нравился Найденышу, и он сделал инстинктивную попытку сменить тему:
— Но откуда у Арлетт вино, ведь она всего лишь девочка, она не взрослая…
Монах усмехнулся.
— Она-то не взрослая? — спросил он. — Ну знаешь, она хуже, чем взрослая, она… она достанет вина. Что для нее вино? Ерунда. Мужчины дадут ей не только вина, они с удовольствием отдадут жизни за огонь, который скоро вспыхнет у нее между ног.
Губерт встал.
— Хорошо, я попробую достать для тебя вина, — твердо сказал он. — Я скоро приду, ты не засыпай, хорошо? — попросил мальчик, подумав отчего-то, что куда лучше было бы, чтобы старик заснул. Такие разговоры тревожили и волновали Найденыша, вызывая в нем странное томление, какую-то неведомую раньше тоску.
Губерт сделал два-три шага и оказался у выхода.
— А знаешь, для чего Богу нужен дьявол, малыш? — услышал он уже за порогом. — Чтобы человек крепче помнил, что он, Бог то есть, — добро.
Сказав это, Прудентиус расхохотался, и смех его еще долго стоял в ушах Найденыша. Когда маяьчик вернулся в сырую даже летом каморку, старик уже спал.
ХХІІ
Нет, Валентин ни в коем случае не ошибался. Дверь распахнулась, и в нее, сверкая лысиной в тусклом свете прихожей, отпихивая непослушную дверь могучим плечом, вошел Роман Козлов.
Первые дни в Москве бывший комитетчик при встрече с гостеприимным товарищем невольно касался рукой своей небогатой шевелюры. Заметив это, Процент засмеялся: «Заразиться боишься?» Увидев, что приятель не комплексует по поводу полного отсутствия прически, Валентин осмелился процитировать по памяти Максима Горького, живавшего в родном городе Богданова и даже служившего, до революции, в местной газете: «Ожидается приезд труппы лилипутов. Очень важное и будоражащее умы событие. Оно и понятно — уж на что мы мелкие и гадкие людишки, а вот ведь есть же и гораздо мельче и гаже нас».