Второй — англо-американский норвежец Уилфред Шарп оказался… типичным иностранцем: то есть, как определил его для себя Богданов, «улыбчивым и этаким жизнерадостным сукиным сыном»;. Шарпу было, пожалуй, за шестьдесят, невысокий, хотя довольно широкоплечий, простенько одетый, тускловато-бледный или бледновато-тусклый, согласно приговору, вынесенному ему бывшим контрразведчиком. Однако у Шарпа также присутствовала особая примета, правый глаз когда-то был, очевидно, серьезно поврежден, отчего казалось, будто старичок подмигнул кому-то да так и остался с хитрым прищуром.
Все были представлены друг другу (Богданов, как ученый), что вызвало бурный восторг со стороны Шарпа, который быстро залопотал по-английски. То ли оттого, что у господина иностранца во рту была каша, то ли ввиду переоценки Богдановым собственного уровня владения языком международного общения, так или иначе, кроме существительных «сайнтист» и «Раша», а также сопутствовавших им определений «янг» и «талентфул», он ничего разобрать не смог. Однако, выслушав переводчицу Зину, Богданов несколько удивился, оказалось, что главный смысл речи гостя он все-таки ухватил: господина Шарпа весьма обрадовал тот факт, что в России не перевелись еще ученые, особенно молодые и талантливые. Последнее людовед Уилфред, надо полагать, прочел по глазам Богданова. На дежурный вопрос: «Над чем сейчас трудитесь?» ответил за майора шустряк Козлов.
— Над особенностями поведения серых хищников в условиях вечной мерзлоты при… ограниченном количестве алкоголя в крови.
Неизвестно, что (кстати, абсолютно не моргнув глазом) возвестила гостю хорошенькая (да просто сногсшибательная), как принято говорить, жгучая брюнетка Зина, однако тот ничуть не удивился и, истово закивав, с восторгом пропел:
— So great![32]
— Сенкью, — вякнул Богданов и, совершенно неожиданно для себя, обращаясь к фокуснику, заявил: — Очень хорошее шоу.
— Да? — проговорил Игнифериус, и Валентину показалось, что в этом негромком возгласе прозвучала плохо скрываемая насмешка. — Я рад. Однако это всего лишь репетиция.
«Сейчас спросит: «И что же вам больше всего понравилось?» — отвечу: «Декорации», нет, к черту декорации — «Ящерица» — вот что надо сказать!» — подумал майор, покрываясь липким потом конфуза.
Положение спас иностранец.
— Карош, карош, — закивал он. — Very wonderful show![33]
Распрощавшись с таинственным Игнифериусом и с «восторженным придурком» Шарпом, а также с сопровождавшей его Зиной, Богданов и Козлов вышли из зала, в фойе на них набросился какой-то тип с рыжеватой бородой и попытался завладеть вниманием Процента, который ловко «ушел из-под удара», указав явно нежелательному субъекту куда-то в сторону, когда же тот, не увидев там ничего, повернулся, чтобы спросить Романа, что же так заинтересовало его там, Козлов, прибавив шагу и перейдя едва ли не на бег, крикнул:
— Я занят! Занят, понятно тебе?! Зайди завтра!
— А когда?..
— Часиков в двенадцать — в три, — отрезал Процент, поднимаясь по лестнице на второй этаж, там, где находился его «служебный кабинет с секретаршей».
Какими бы краткими ни были несколько десятков секунд, понадобившиеся старым друзьям, чтобы достичь «берлоги» Романа, майору пришлось дважды в течение их испытать удивление. С высоты стало видно, что Игнифериус никуда не ушел, его перехватил какой-то тип и, размахивая руками, принялся что-то ему доказывать. Маг отвечал спокойно, но в позе его Валентину отчего-то почудилась некоторая напряженность. Слов не было слышно.
«Это не артист и вообще некто, в спектакле не участвовавший», — подумал Богданов. Немного странноватое заявление для человека, не видевшего представления.
Как раз в тот момент, когда друзья закончили подъем (Игнифериус и споривший с ним неизвестный вот-вот должны были исчезнуть из виду), вследствие какого-то необъяснимого акустического явления или же иным (следует тогда предположить, что фантастическим) способом до ушей Богданова долетел обрывок фразы: «…же так, Игорь Владимирович? Если не собираетесь издавать, отдайте книжку…»
— Кто это? — придержал Богданов Процента и показал рукой на собеседника консультанта.
— Хрен знает, пошли.
— А этот? — вновь спросил Валентин, указав на прогуливавшегося внизу и бросавшего нервные взгляды на все ту же парочку, что так привлекла внимание майора, типа, столь ловко отшитого Козловым.
— Рядовой Фуфляк! — отмахнулся тот. — Пошли, мне после всей это братии охота горло промочить.