Исчезли кирпичные стены домов, покрытые облупившейся грязноватой, некогда, вероятно, кремовой казенной краской, подрагивавшие от сквозняков подгнившие двери подъездов и покосившаяся будочка над входом в подвал с заваренной дверью. Все вокруг стало другим.
XXX
Губерта заперли в смрадном подвале, где Арлетт впервые подарила ему себя, и отобрали факел. Никого долго не было, и он сидел, трясясь от холода и страха. По ногам, становясь все смелее, ползали крысы. А когда он забывался недолгим тревожным сном или просто терял сознание от голода, жажды и страха, твари пытались грызть одежду, примеривались к пальцам, ушам или носу, щекоча усами кожу, грозя вот-вот впиться в тело острыми зубками.
Во сне, а может быть, в дымке забытья видел он какие-то фигуры. Искаженные злобой, безумные бородатые лица вооруженных чем попало людей в лохмотьях. Как ни странно, Губерт не боялся ужасных разбойников, он повелевал ими, и они слушались его. Потому что рыжебородый красавец в зеленой рубашке из шелка, подвязанной толстым поясом из коричневой кожи, дал ему знак, взял с него клятву и сказал, что он, Губерт, — избранный. Надлежало лишь взять то, что принадлежало ему по праву. Однако Губерт так и не узнал, о чем шла речь, потому что был наконец освобожден из-под ареста и еще дня три отлеживался в каморке, которую делил с монахом.
Прудентиус поил воспитанника отварами трав, которые передавала через Гунигильду Адельгайда. Больше никто не решался прямо или косвенно общаться с Губертом. Монах бормотал себе под нос что-то насчет того, что он так и знал, что все это не кончится добром.
Причиной бед Найденыша были, конечно, происки Гвиберта. Арлетт ненавидела шута, который домогался ее, но не мог ничего сделать, пока женщина находилась под охраной барона, который иногда приглашал ее к себе. Но теперь все изменилось. Рыжеволосую красотку Рикхард подарил молочному брату. Ни Арлетт, ни ее мать не решились воспротивиться.
Трудно сказать, почему барон велел извлечь из подвала Губерта, которого, казалось, решил уморить голодом и жаждой. Вероятно, Рикхард чувствовал, что Два Языка забрал слишком много власти.
Молодой организм Губерта быстро пошел на поправку, однако тучи над головой Найденыша и не думали рассеиваться. Целыми днями он сидел в каморке, не осмеливаясь высунуть нос на улицу. Тем временем наступила настоящая зима, задули пронизывающие до костей северные ветры, стало холодно, часто шли дожди.
На душе было и того пакостнее. Губерт выл, представляя, как проклятый горбун овладевает Арлетт. Страшное возбуждение и тоска охватывали его, когда он вспоминал, как чудесно хороша она была. А как шло ей тяжелое ожерелье из больших серебряных и маленьких золотых монеток, скрепленных между собой бронзовыми колечками?!
Губерт мечтал убить проклятого шута. Мечта эта казалась столь же несбыточной, как если бы Губерт возомнил, что сможет в один день стать вдруг хозяином замка, соратником герцога Гвискарда. Ничего подобного случиться не могло, оставалось ждать, что барон решит помиловать Найденыша и что Гвиберт, натешившись с Арлетт, оставит ее в покое.
После Крещения пришла весть о том, что наконец-то пал Салерно и что герцог Роберт — теперь безраздельный хозяин всего юга Италии и большой части Сицилии — перенес столицу в завоеванный город шурина. Барон велел сыну готовиться к отъезду.
Тут слег Прудентиус, и Найденышу пришлось ухаживать за слепцом. Можно было бы предположить, что хлопоты отвлекут Губерта от собственных переживаний, притупят страдания, однако этого не произошло. Немощность старика только раздражала юношу. Кроме того, Прудентиус начинал вдруг ни с того ни с сего нести невероятную чушь, временами монах бредил, но случалось, потом повторял то же самое, находясь в здравом уме.
Вечером, накануне отъезда Роберта, Прудентиусу после визита ведуньи и травницы гречанки Сабины неожиданно сделалось легче. Он попросил вина и с удовольствием осушил одним духом большую оловянную чашу.
Губерт почувствовал, что наступил необычайно важный момент, который, возможно, изменит его жизнь. Воспоминания о видениях, посещавших Найденыша в крысином подвале, продолжали будоражить душу.
Они тревожили и радовали все, кроме одного, наполнявшего Губерта страшной тоской. Перед ним вставал огромный город в горах, окруженный добрым десятком миль высоких каменных, с неприступными башнями стен, таких широких, что по ним запросто могла бы проехать квадрига. Город был наполнен гниющими на жарком солнце трупами, всюду царила смерть, все живое обращалось в бегство. Даже степь вокруг пылала огнем, рвались в небо дымные тучи, скрывая собой солнце. Огромный стервятник кружил над полем, где лежал… Губерт Найденыш. Он был жив, но никто не знал об этом, кроме птицы, которая кругами спускалась к беспомощному человеку, чтобы выклевать ему глаза. Ее крылья заслоняли последние лучики солнца, те, что не успел пожрать дым…