— Кто это? — наперебой спрашивали друг друга дружинники Боэмунда и Тафюра. Некоторые высказывали предположения относительно происхождения благородного господина, но другие отвергали их. Как ни странно, получалось, что рыцаря знали под многими именами, но точного не ведал никто. Однако все дружно сошлись, что обреченный прибыл в лагерь осаждающих, возможно, в начале текущего года и сражался в отряде герцога Роберта Нормандского, пока не угодил в плен. Судя по тому, что рыцарь не вполне твердо держался на ногах, можно было предположить, что причиной его несчастья послужило ранение.
Палач толкнул рыцаря, отчего тот упал на плаху, но, найдя в себе силы, поднялся. Тогда турок вновь толкнул его, прокричав на ломаном греческом:
— На колени, раб! Проси пощады, покажи своим друзьям, что ждет их, когда наш господин накинет каждому из них на шею ременный аркан!
Рыцарь не пожелал обращать внимание на слова палача, а возможно, и вправду, будучи новичком в этих краях, просто не знал чужого языка. Тогда на помощь палачу пришел другой турок, который прокричал примерно то же самое, только на ужасно исковерканной разговорной латыни.
— Знай, нечестивый язычник, что благородные рыцари Нормандии не преклоняют колен и не просят пощады у таких, как ты! — ответил обреченный.
Удары посыпались на него со всех сторон, рыцарь упал, но все равно пытался подняться. В рядах дружинников Боэмунда произошло некоторое замешательство. Кони, почуяв настроение всадников, напряглись, послышалось негромкое ржание.
— Эй, Акциан! — крикнул Боэмунд. — Зачем ты мучаешь героя? Отпусти его, или он так пугает тебя?
— Я отпущу его, когда на этом месте окажешься ты, Боэмунд! — ответил Аги-Азьян.
— Этого не случится, Акциан, ты ведь знаешь… — князь обратился к нормандцу: — Как тебя зовут, благородный рыцарь?
Пленник поднялся. Как ни слаб был его голос, все же франки[4] услышали гордое:
— Мое имя Хьюго, светлейший князь… Хьюго де…
Налетевший порыв ветра отнес его слова, а повторить их у рыцаря уже не хватило сил.
Один из воинов, сжав шенкелями бока кобылы, рванулся было вперед, но сосед его поймал уздечку лошади, и та поднялась на дыбы.
— Что ж, мы так и будем смотреть, как язычники убивают воинов Христовых? — раздалось сразу несколько голосов, принадлежавших по большей части молодым.
— У нас нет лестниц! — возразили старшие. — Нас мало для атаки, к тому же они успеют убить всех раньше, чем мы доскачем до стены.
Белокурый красавец сделал попытку что-то сказать соплеменникам, но ветер, задувший с юга, уносил слова, которым судьба определила стать последним в жизни рыцаря Хьюго. Ему велели опуститься на колени, и на сей раз он подчинился. Рыцарь с покорностью обреченного уже собирался положить голову на плаху, однако замешкался и что-то сказал палачу, тот не вполне понял и повернулся к Аги-Азьяну. Эмиру перевели, он понял, чего хочет обреченный, и кивком дал согласие.
Помощник палача убрал с шеи Хьюго длинные светлые волосы и взял их в руку так, как просил казнимый, который не мог смириться с мыслью о том, что пострадает его прекрасная прическа, которой он, по-видимому, дорожил больше жизни. Ни один преступник никогда не обращался с такой просьбой к Аги-Азьяну; видавшему виды палачу и его подручникам также не приходилось слышать, чтобы казнимый высказывал столь странное желание. Однако чужая душа — потемки, мало ли что может пожелать человек в последнюю минуту жизни.
Палач взмахнул топором, примерился, медленно опуская лезвие к самой шее. Помощник нетерпеливо заерзал: стоять согнувшись и держать волосы казнимого было очень неудобно.
«Скорее, что ли, делай свое дело!» — подумал он, перехватывая волосы поудобнее. Палач занес топор над головой и от всей души обрушил его на шею рыцаря.
По толпе зрителей точно ветерком промчался гул: в наступившей вдруг мертвой тишине отчетливо послышалось жалобное ржание, точно конь, понимая все, выражал сочувствие уходившему из жизни человеку.
Подручник палача даже и не понял, что произошло. Пленник вовсе не стремился умереть. Он рванулся назад, и топор обрушился на шею… потерявшего равновесие турка. Острое как бритва лезвие разломало кости позвонков, разрезало волокна мышц и нити сухожилий покрытой шоколадом загара шеи недавнего кочевника. Он разжал пальцы, выпуская забрызганные его собственной кровью волосы рыцаря Хьюго.