Теперь никто не смог бы удержать дружинников Боэмунда; с места в карьер рванулись кони, неся седоков к стене, на вершине которой происходило нечто такое, чего никто не ждал, но на что все внутренне надеялись. Храбрый нормандец; воспользовавшись замешательством врагов, схватил топор палача и, разя им направо и налево, проложил себе дорогу к краю стены. Взмахнув руками, он прыгнул вниз, обрекая себя на верную гибель, но смерть свою выбрал он сам.
Упав на холмик, рыцарь покатился вниз, а туда, где он только что был, воткнулись несколько стрел. Однако у лучников оставалось не так-то много времени, чтобы прицелиться. Подскакав поближе, дружинники Боэмунда и свита Тафюра пустили вход самострелы. Наверху царило замешательство, часть турок кинулась к эмиру, чтобы закрыть его собой, другие пытались стрелять, иные даже обращались в бегство. Командиры лучников в башнях по обеим сторонам участка стены, на котором разыгралось все действие, также не сразу поняли, что происходит, никто и не ждал атаки франков. Только когда один из начальников башенной стражи, высунувшись слишком далеко из бойницы, получил в плечо арбалетную стрелу, турки поняли, что крестоносцы не шутят.
— Спасите и нас, — кричали со стен те, кого палачи привязали к столбам, намереваясь сжечь. Но что могли сделать всадники перед высоченной стеной? Подхватив храбреца и перебросив его через седло, один из соратников Боэмунда воскликнул, обращаясь к князю:
— Жив, похоже, дышит.
— Эх! Лестницу бы! — в сердцах выкрикнул Боэмунд и, погрозив кулаком туркам, дал команду отходить. Осыпанные десятками стрел, конники князя Тарентского помчались в направлении башни Мальрегард. Тафюр и его свита поскакали в другую сторону.
LXVII
Рыцарь Хьюго не сразу пришел в сознание, а когда понял, что остался жив, пожалел о том, что очнулся. Трюк не удался, турок не купился на него. Он отбросил топор и, велев франку встать, приказал подручному оттянуть голову пленника за волосы, а потом медленно провел по выступившему кадыку жертвы острием кривой сабли. Страшный палач с обезображенным шрамом лицом и блестевшей в свете факела лысиной улыбнулся, показывая почти лишенный зубов рот.
«Думал надуть меня, глупец? — так и читалось в полубезумных глазах. — Просчитался!»
Затем палач отступил на несколько шагов и что-то выкрикнул подручному на гортанном языке. Тот изо всех сил толкнул рыцаря вперед. Последнее, что увидел Хьюго, был сверкнувший перед глазами острый как бритва клинок.
Голова несчастного слетела с плеч.
— А-а-а! А-а-а! А-а-а! А-а-а! — завопил Богданов, вскакивая на кровати и хватаясь за горло. — А-а… — Крик оборвался (перерубленное горло не может издавать звуков), шею и грудь заливала кровь. — Хрр-р!!! Хрр-р!!! Хрр-р!!!
Что-то лежало у Валентина на коленях.
«Голова! Моя голова!» — промелькнуло в мозгу у майора.
Он заглянул в лицо… в свое лицо и увидел… безжизненный, как маска, лик изваяния. Из раскосых глаз «каменной бабы» на Богданова смотрела сама смерть. Он зажмурился, перед мысленным взором майора встала странная картина. В полутемном, освещенном лишь слабыми масляными коптилками, похожем на шатер помещении находились двое: он видел только лицо очень пожилой женщины, собеседник которой стоял как бы спиной к Богданову.
«Того, зачем ты пришел, у меня нет», — услышал Валентин голос женщины у себя в мозгу.
«Я знаю», — прозвучал ответ.
Не высокий и не низкий, почти лишенный отличительных черт голос принадлежал мужчине.
«Тогда зачем же ты пришел?»
«Ты знаешь… И не пытайся показать ему мое лицо, старая ведьма, он все равно не может никому помочь».
«Ты ошибаешься, — возразила женщина. — Он найдет того, кого ищет».
«Приготовься к смерти», — проговорил мужчина.
«Я давно готова к ней».
Протекавший в голове у майора диалог двух неизвестных ему людей закончился. Блеснуло лезвие длинного искривленного меча, и голова женщины, разбрызгивая кровь, вспорхнула с плеч и… прыгнула в руки Богданову.
Не в силах больше выносить кошмара, Валентин распахнул веки, точно окна душной летней ночью. Комнату заполнил яркий электрический свет. На Богданова во все глаза воззрились восемь… четыре… нет, все-таки две пары перепуганных глаз.
— Ты чего, мужик?! Ты чего?! — повторяли оба соседа-коммерсанта на разные лады, один из них потянул за что-то мохнатое, во что мертвой хваткой вцепился пальцами Богданов. — Отпусти шапку-то, Валёк.