Мадам Пражен не очень быстро передвигалась на своих слабых ногах. У мэра была подагра. Но мы все же пробрались через овражки и колючую изгородь и пошли к этой стене, которая казалась мне тогда такой далекой и неприступной!
—- А вот и каменоломни!
Я, как вкопанный, остановился у ямы.
— Ну?!— нетерпеливо воскликнула мадам Пражей.
— Вот сюда мы и свалились, когда полк вышел в атаку.
— И Клод тоже?
— Его я в последний раз видел в полдень, мадам, я уже говорил вам. Я не знаю, участвовал ли он в атаке.
— Если он был жив...
— Да...
Мадам Пражен продолжала идти, не обращая никакого внимания на мою яму, на эту благословенную яму, где была спасена и преобразилась моя жизнь, на яму, где произошло столько смешных сцен. Именно здесь для меня и еще нескольких! других закончилась атака, подкошенная немецким пулеметом. Именно здесь объяснились между собой капитан Этьен и Жакоб. Именно здесь произошло и мое объяснение с капитаном Этьеном; да еще какое! Здесь для- меня наступил перелом битвы.
Мадам Пражен нетерпеливо позвала меня.
— Идем к вашей кирпичной стене!
Она чего-то ждала от этой кирпичной стены.
— Ну, вот она, ваша кирпичная стенка! — сказала она, наводя лорнет на эту театральную декорацию из «Последних патронов»[4]. Стена была еще вся изрыта нашими пулями. Некоторые, значит, попадали все-таки! Это ясно. Недаром ведь немецкий пулемет несколько раз умолкал...
... Вот! Рядом с кирпичной стеной стояло что-то вроде голубятни, какая-то старая башня. Около полудня немцы ухитрились втащить на нее пулемет. В течение двух часов стреляли мы по этому пункту. И не только мы, пехота, из ружей, — слева от нас стреляли наши пулеметчики, хотя, правда, пулеметов у нас было мало, да и те каждый раз заедало, и они захлебывались и умолкали на долгие, для многих из нас смертельные, минуты.
Мы плевались пулями, мы расстреливали их полными лопатами, мешками, тачками и два или три раза выбивали немцев из голубятни. Тогда для них наступала минута героизма: надо было пройти под кирпичной стеной, подобрать трупы, которые мы наколотили. Охотники — в начале войны их было много, толпились друг за другом в очереди, как у театра. Много званых, мало избранных! Сколько их, этих китайских теней на кирпичной стене, промелькнуло перед моими глазами... Взобравшись наверх, многие из избранных мало-помалу превращались в решето.
Но покуда они жили, они причиняли нам много вреда, их стрельба охватывала всю занятую полком долину. Поэтому нам хотелось не только изрешетить их, но разорвать, раскрошить.
Я обернулся и стал смотреть на поля, на которых мы в этот день лежали. Я смотрел на края ямы, в которой я укрывался, глазами немца, нацеливавшегося в меня отсюда.
Это поле битвы не сохранило никаких следов ее, если не считать царапин на стене. Я смотрел теперь на него с пренебрежением человека, видавшего виды. Это ведь были пустяки по сравнению с Верденом. Да, в тот период война была не таким уж страшным делом. Современная война, настоящая, объявилась не сразу: она приручала нас понемногу, исподволь. Она начала скромно, без особого шума, без особых усложнений.
Для начала игры была введена довольно деликатная и аккуратненькая игрушка — пулемет. Из трех тысяч солдат нашего полка в этот день полегло только пятьсот.
Но и в этот день мы все-таки испугались. Мы еще не знали тогда ни мин, ни «чемоданов», ни ураганного огня, ни газов, ни измен в тылу.
В тот день артиллерия наделала больше шума, чем беды. Утром мы о немецкой артиллерии и не думали. Ее не было перед глазами, и мы о ней не вспоминали. Еще немного, и мы бы поверили, что война ведется без артиллерии. Но она уже двигалась по дорогам вдали. Она надевала очки, чтоб увидеть нас.
Сначала мы не очень верили этому. Свист снарядов слышался то тут, то там. В разных местах раздавались выстрелы. Но мы не разбирались во всем этом, потому что наша артиллерия выступила раньше неприятельской. Но вот над нашими головами пронесся необычный и значительный свист. И вдруг огромный взрыв потряс землю позади нас. Мы были ошеломлены. Так вот она, война! Это уже не люди! Это действует бог, сам бог, великий, жестокий и неумолимый. Опять вой... На сей раз... Нет... Но... Но мало-помалу угроза приближается, принимает все более реальные, ощутимые формы. Это уже не угроза. Это — сама опасность, огромная, всепоглощающая., всеведущая, всемогущая.
Потом все стало усложняться. Протяжный вой бризантных снарядов. Треск шрапнели. Пришло разнообразие, мучительное, извращенное, хищное разнообразие. Небо стало оживать. Небо это — ад! Что это за поезд, грохоча колесами на стыках, пронесся по воздуху? Из этого поезда вылезает банда убийц, позволяющих себе ужасающие шутки: они бьют нас по щекам, хлещут, швыряют наземь.
4
«Последние патроны» — патетическая картина Невиля, изображающая небольшую группку французских солдат, отстреливавшихся до последнего патрона в битве при Базей в 1870 году.