В этой невольной — почти без всяких покровов — откровенности— второе несомненное достоинство рассказов Ля-Рошеля, делающее Их любопытным человеческим документом, «записками из подполья» трусливой и корыстной душонки, плетущейся в обозе фашизма.
Ф. Шипулинский
КОМЕДИЯ ВОЙНЫ
I
Мадам Пражен решила, что первого июля мы поедем в Шарлеруа. Перспектива этой поездки сразу же произвела на меня жуткое впечатление. Но возражать не приходилось: я служил у мадам Пражен секретарем.
Перед отъездом, из-за боязни опоздать к утреннему поезду, я провел очень плохую ночь у моей тогдашней любовницы Корали и ушел от нее на целый час раньше времени. Корали находила мои опасения вполне естественными: она очень уважала богатую мадам Пражен.
Я шагал взад и вперед вдоль поезда. Это напоминало мне август 1914 года, огромные массы мобилизованных, которые мотались с севера на восток и с востока на север. Они, как подхваченные бурей, проносились мимо меня, неведомо куда. Я стоял тогда часовым у этой платформы. Все были пьяны и пели Марсельезу. Это были, я уверен, те же самые, кого я видел первого мая на площади Республики. Люди любят напиваться пьяными и петь. Им неважно, что именно петь, лишь бы хорошо звучало. А бессмертные песни всегда звучат хорошо.
В какой-то мере я и сам был тогда пьян. На меня действовало шумное зрелище этого безрассудного отъезда, этого легкомысленного порыва. Ведь и я уезжаю завтра с парижским полком! И мы действительно уехали 4 августа. Клод Пражен уехал тогда вместе с нами.
Мадам Пражен пожаловала, наконец, на платформу. О, господи! Ужасы, какие я предвидел, начались. Мадам оказалась в форме старшей сестры милосердия и была увешана всеми своими знаками отличия. Я почувствовал, что и мне не избежать выцветшей ливреи прошлого. Ведь уже идет 1919 год.
Вид у мадам Пражен был растерянный, но тщеславный. Ее бледно-голубые, холодно-беспокойные глаза искали чужих взглядов. Чуть сгорбившись, быстро, как будто через силу, шагала она на своих слегка искривленных ногах. Ее костлявые руки сжимали огромный ридикюль темной кожи, украшенный огромной монограммой. Здороваясь со мной, она процедила приветствие сквозь зубы с той подчеркнутой вежливостью, которая всегда меня унижала. Ее голос и походка были надломлены, но в них чувствовалась необычайная энергия. Она устроилась в вагоне в уголке, который я приготовил для нее, и вздохнула: это был один из тех вздохов, какие вот уже четыре года составляют весь смысл ее жизни. Она с удовольствием увидела здесь еще двоих пассажиров: у нее будут слушатели! Разложив вокруг себя газеты, письма и бумаги и направив лорнет на соседей, по (виду богатых буржуа, она обратилась ко мне:
— Мы будем в Шарлеруа в 11 часов 35 минут. Мэр города и мадам Варрэн будут нас встречать.
Заявление произвело свой эффект. Супруги, находившиеся в купе, зашевелили свои жиры и обратили на мадам Пражен взгляды, исполненные уважения.
Когда поезд тронулся, мадам стала перечитывать письма на официальных бланках, хотя читала их уже раз десять. Потом она пробежала «Фигаро» и «Матэн».
— Ах, Дезирэ, оказывается, едет в Руан? Он как будто не говорил мне об этой поездке!
— Нет, мадам...
— Как Дезире переутомляется!
Глаза супругов наполнились грустью и сочувственным вниманием: Дезирэ Босье был. министром десять раз.
Главная черта характера мадам Пражен — страсть к известности. Ей необходимо, чтобы ее знали, чтоб она была освещена тем светом, какой распространяют вокруг себя знаменитости. Сегодня она может быть довольна: Дезирэ Босье, один из лидеров национального блока, стал министром в одиннадцатый раз.
Я знал, что ей дорого обходились связи с этой знаменитостью. Теперь Босье крепко поддерживал дружбу с вдовой Пражена. Но чего стоило ей в свое время добиться возможности стать женой этого замечательного дельца Пражена. Тот вовсе не желал жениться на своей кузине. Он был влюблен в красавицу Дюфюр. Но Мадлен Мюллер нашла верное средство добиться цели: она стала чахнуть и тощать с пугающей быстротой. Пражен, суровый с мужчинами, был до глупости добр с женщинами. В конце концов он попросил ее руки, и семья, поплакав, сколько полагалось, отдала ему бледную девицу.
Таким путем моя хозяйка пробралась в круг лиц, близких к Босье, с которым был в дружбе Пражен, и уже больше никогда не выходила из этого круга.
Всю дорогу мадам Пражен говорила для публики. Разговаривала она так красноречиво, что пассажиры, проходившие по коридору, задерживались у наших дверей. Их захватывало то же благоговейное чувство, что и супругов, находившихся в нашем купе. Эта пара чуть не задохлась, когда мадам, наконец, удостоила их беседы, о которой сама мечтала с первой минуты.