— Сбить его автоматом трудно, — сказал он, — а патроны надо беречь. Они нам, видно, скоро потребуются. Фашист ведь тоже не рассчитывает попасть. Он стреляет, чтобы показать карателям, где обнаружил нас.
Так и шли мы в сопровождении «Фокке-Вульфа». Лес оказался довольно обширным, гектаров четыреста. Вокруг него к тому же было много кустарников. Дроздов просто пришел в восторг от этого урочища.
По форме расположения оно представляло собой огромную подкову, внутри которой расположилась по суходолу деревня Думинино. Выйдя на опушку, мы залюбовались этим тихим, опрятным селением, окаймленным с трех сторон лесом. Все дома были крыты тесом, и почти около каждого из них стояли могучие старые осокори, на которых чернело множество грачиных гнезд.
Воздушный разведчик не зря кружил над нами. Луговой дорогой уже мчались два знакомых грузовика, мелькая между ракитами и молодым ольховником. Самолет еще раз сделал над нами круг, резанул воздух пулеметной очередью и скрылся. Через несколько минут солдаты строем вышли из деревни и двинулись к лесу. Приблизившись к нему с восточной стороны, они открыли огонь из пулеметов, автоматов. Изредка даже слышались редкие разрывы снарядов. Вероятно, бил ротный миномет.
— «Психическая» атака, — спокойно улыбаясь, с иронией заметил Дроздов.
Иронический тон и особенно улыбка командира в такой момент не имеют цены. Я испытывал такое чувство к Дроздову, словно он нам дал гарантию, что все будет хорошо.
— Вообще говоря, брать разведчика на испуг «психической» атакой — все равно, что размахивать перед человеком картонным мечом, делая свирепое лицо. Если бы они шли по лесу молча, без выстрела — тогда страшновато, — разумно заметил командир. — Но похоже, что фашисты сами трусят...
Мы отошли в глубь леса. Карателей было около двух взводов. Не прекращая огня, они двигались развернутой цепью, но всего леса охватить не могли. И мы учитывали это.
Когда фашисты прочесали более половины массива, мы еще не были обнаружены. Но дальше пятиться было опасно — лес сужался. Мы залегли у самой опушки, рассчитывая пропустить их мимо. Из укрытия были видны движущиеся солдаты, и наш отряд уже мысленно радовался, что вот-вот окажется в тылу у них. И вдруг где-то рядом рявкнула овчарка. Пес рычал, извивался на задних лапах, порываясь броситься на нас. Солдат с трудом удерживал его на сворке, а сам пятился назад.
Поняв, что обнаружены, и зная, как опасна для нас овчарка, мы выстрелили. Собака пронзительно завизжала, ее раненый поводырь огласил лес предсмертным криком. И тут же послышался резкий отрывистый голос команды. Отряд немедленно повернулся на девяносто градусов и стал нас теснить к опушке.
— Пропа-али! — неожиданно тягуче простонал боец Заплаткин.
— Молчать! — гневно рявкнул Дроздов, обратив в его сторону дуло автомата.
Отчаянная решимость, отразившаяся на бледном лице командира, испугала меня. Дроздов тут же застрелил бы Заплаткина, если бы рядом с ним не лежали товарищи.
Он только распахнул стеганку и судорожно оборвал верхнюю пуговицу гимнастерки. Видно, минутная трусость товарища бросила его в жар...
Около получаса усиленным огнем мы сдерживали противника. Пуля ранила нашего командира в голову, он положил на рану перчатку, плотно придавив ее шапкой, чтобы кровь не застилала глаза. Перевязать рану было некогда. Такого напряженного боя мы долго выдержать не могли. Кончались патроны. А фашисты уже окружали нас. Еще минута — и мы окажемся в мешке.
— Бегите прямо в деревню, только врассыпную! — приказал Дроздов, и мы немедленно бросились туда, петляя в редколесье.
Триста метров, отделявшие от нас Думинино, мы, вероятно, одолели минуты за две. Некоторые товарищи уже залегли у крайней избы, как вдруг беззвучно ничком упал несколько отставший Афанасий Гусар — радист нашей группы. Разрывная пуля угодила ему в затылок, и когда мы подползли, то не могли узнать лица нашего скромного товарища, бывшего учителя из-под Киева, — так оно было обезображено.
Немцы не выходили из лесу, но отчаянно стреляли по деревне. Разрывы мин теперь уже заглушали рокот пулеметов.
— Не робей, ребята! — спокойно говорил Дроздов. — Через тридцать-сорок минут начнет темнеть, и мы оставим их с носом.
Время уже приближалось к четырем.
На огонь карателей мы отвечали редко, короткими очередями. После минутной передышки решено было перейти на другой конец деревни. Не видя укрывшихся в лесу немцев, отряд по-прежнему отстреливался, чтобы создать впечатление, что продолжает держать здесь оборону.