Между тем с левого фланга в лес просочилось около сотни гитлеровцев. Прижав к животам автоматы, они бешено отстреливались, сбивая ветви и царапая стволы деревьев. Партизаны рассеялись, но фашисты, увлеченные успехом, продолжали стрелять, медленно продвигаясь в глубь леса. Вдруг сзади них раздался глухой, четкий рокот пулемета. Эго Петр Макулин в своей излюбленной позе, стоя, прижавшись к дубу, начал поливать фашистов с тыла из своего «РПД». Поняв, что они попали в мешок, гитлеровцы в панике бросились назад, прямо на пулемет Макулина, метнулись в сторону, но пули партизан, маскировавшихся за каждым деревом, настигали их.
Когда из лесу каким-то чудом выскочило три или четыре обезумевших от страха фашистов, стало ясно, что просочившаяся группа вражеских автоматчиков истреблена. Основная часть неприятельского отряда отхлынула назад.
В ходе боя Остап Гуров вместе с автоматчиками был в центре обороны. Он послал на помощь дрогнувшему левому флангу несколько бойцов и Петра Макулина, зная, что опытный пулеметчик найдет удобное время и место, чтобы с наибольшей пользой применить свое оружие. За несколько минут до этого к командиру подбежал один из партизан и скороговоркой, не скрывая испуга, сообщил, что в тыл отряду прорвались каратели и что партизаны окружены.
— Что за глупости болтаете вы тут! — оборвал его рассвирепевший Гуров, приходивший в ярость от одного слова «окружение». — Как это можно окружить партизана, если он и без того все время в окружении? Марш на свое место!
В это время в лесу и раздались артиллерийские выстрелы. Увидав, как ложатся снаряды, командир мгновенно забыл о неприятной минуте и восторженно проговорил:
— Золотой глаз у старика!
Теперь Гуров не сомневался в исходе боя. Ефим перенес огонь в глубь вражеских рядов, где ранее приметил минометы. Послав туда несколько снарядов, Ефим Акимыч со спокойствием истинного артиллериста промолвил:
— Хватит для начала, — и важно крутнул ус.
Оставляя трупы убитых, и раненых, фашисты начали поспешно откатываться к оврагу, но в этот момент вслед им бросились автоматчики во главе с Гуровым, а потом из лесу по команде комиссара рванулся весь отряд.
Михаил Сергеевич бежал впереди, наклонив голову и придерживая левой рукой фуражку, из-под которой выбилась седая прядь. В правой руке он держал пистолет, высоко подняв его кверху. В отличие от Гурова, не расстававшегося с автоматом, Куликов всегда был вооружен одним пистолетом.
— Вперед, товарищи! — кричал запыхавшийся комиссар, которого скоро начали обгонять бойцы.
«Что за умница командир! Нашел самую удобную минуту для преследования!» — мысленно восхищался Куликов, видя, как автоматчики во главе с Гуровым гонят перед собой карателей, поливая их смертоносным огнем.
Будучи человеком сугубо штатским, Куликов высоко ценил военные способности командира и во время боя всецело полагался на его опыт. Не раз ему приходилось быть свидетелем того, как капитан Гуров, руководя боем, искусно умеет увести отряд от опасности, отступить, если надо, или броситься с ним вперед в тот самый момент, когда без особых потерь можно нанести врагу чувствительный урон или поражение.
С криками «ура» партизаны преследовали карателей, не давая им опомниться.
— Коней! — крикнул Ефим, вместе с Гравиным поспешно выкатывая из укрытия пушку.
Артиллеристы галопом помчались по лугу, стороной обгоняя партизан. Остановившись на бугре, Ефим взглянул в овраг, по дну которого удирали фашисты, и тотчас же развернул пушку. Беглым огнем посылал он один за другим снаряды, выбирая наибольшее скопление вражеских солдат.
— Давай, давай жару! — задорно кричал старый артиллерист, возбужденный боем и словно помолодевший...
VII
Во второй половине дня ветер затих. Над лесом повисла туча, темная, неподвижная. От нее в лесу стало мрачно и душно. Присмирели птицы, должно быть, забились в гнезда в предчувствии грозы. Потянул слабый сырой ветер, едва качая деревья. А через несколько минут туча разрешилась таким обильным теплым дождем, какие бывают только в летнее время после долгой жаркой погоды.
Ефим любил дождик в лесу. Ему нравилось смотреть, как от ударов капель шевелятся листья деревьев, никнут присмиревшие травы, обласканные ровным потоком воды. Ефим сидел на траве, с удовольствием подставив обнаженную голову под дождь, и улыбался без видимой причины. Волосы у него прилипли ко лбу, за воротник рубахи текла струя, холодным жгутом ложась между лопатками. Труженик-хлебороб, он любил летний дождь и знал ему цену.