Ожидайте, бабы, нас
С Красной Армией придем,
Всех фашистов перебьем.
— А эта частушка для чего? — спросил один из партизан.
— Как «для чего»? Чтобы панику вызвать у гитлеровцев, — важно пояснил поэт.
— А вдруг они твою песенку обернут в шутку? Тогда и паники не будет, — выразил сомнение партизан, спрятав в густых усах ехидную улыбку.
— Ну как это ты не можешь понять простых вещей? — искренне удивился Гриша. — Ведь тут прямо и ясно сказано: «С Красной Армией придем, всех фашистов перебьем». Вот и пусть трепещут, ждут, когда придем...
Славный был юноша, этот Гриша! Восторженный, простодушный. До войны он заведовал клубом в Рославле и теперь в отряде, одержимый идеей наладить культурное обслуживание бойцов, все старался сколотить партизанский ансамбль песни и пляски. Гриша даже подготовил для ансамбля стихи, частушки, которые, увы, распевал пока один.
...На костре закипал чайник. Партизан, выразивший сомнение насчет стихов, достал из кармана пучок сухого кипрея и хотел было заварить чай. В этот момент будто из-под земли перед партизанами выросла фигура Парфена. Он молча обвел всех сидящих негодующим взором и с размаху ударил ногой по костру. Чайник опрокинулся, вода на углях зашипела, от костра повалил пар, смешанный с дымом. Не успели мы сообразить, в чем дело, как Парфен загремел:
— Кто разжег, ты, Гришка?
— Нет, Парфен Митрич, не я. Я только подошел, — скриводушничал оробевший поэт.
— Неужто не видите, что на корневище разожгли? Ведь засохнет дуб. Эх вы, варвары! Куда только командир ваш смотрит? И что за народ, ей-богу! — удивлялся Парфен. — Ничего им не жалко. Хоть весь лес сгори.
Широко расставив ноги, опершись на карабин, он выговаривал партизанам:
— Чтобы вырастить дерево, нужно десятки лет, а то и сотню. А загубить его можно в одну минуту. Понимаете вы это, безмозглые дурни!
Партизаны понимали только одно: в этот момент лучше всего промолчать, пока не пронесет грозу. На шум явился командир отряда Колесов.
— Вот, полюбуйтесь, что творят! — встретил его Парфен, показывая на костер.
Командир осуждающе покачал головой, соглашаясь С Парфеном, но еще не догадываясь, чем он разгневан. Чтобы поскорее уладить дело, отвлечь расходившегося старика, Колесов сразу заговорил с ним, протягивая руку.
— Вы, Порфирий Дмитриевич, очевидно, на партсобрание? (Парфен состоял в этом отряде на партийном учете). Оно сегодня не состоится.
— Как так?
— Часть коммунистов пошла на задание. И секретарь парторганизации с ними. Операция очень важная. Я хотел вас просить вот о чем: не можете ли вы дать нам одну подводу. У нас, как вы знаете, лошадей достаточно, но повозок мало. А скоро, пожалуй, придется в поход отправиться, — увлекая Парфена от костра, продолжал командир.
Проводив его взглядом, Гриша лукаво улыбнулся и, подмигнув мне, сказал:
— Видали, как расходился «комендант»?
— Какой комендант? — спросил я юношу.
— А Парфен Митрич. У нас его все зовут «комендантом» брянских лесов. Так и сторожит, боится, чтобы кто дерево не украл. Если, к примеру, вы при нем без надобности ветку сломите, то глядите, как бы он этой веткой не нахлестал вас. Сурьезный старик! И не подумаешь, что ему шестьдесят пять лет, — закончил Гриша, и в его тоне я опять услышал то скрытое уважение, с каким говорил о старом партизане Семка.
Обе эти встречи не вызвали у меня симпатий к Парфену. Казалось, он только и знал, что ссорился по любому поводу. Но в то же время в поведении старика было столько сознания своей правоты, достоинства и хозяйской уверенности, что он невольно возбуждал интерес к себе. В характере его угадывалась сильная воля, подчеркнутая независимость. Это можно было заключить и из отрывочных рассказов о нем. Мне очень хотелось сойтись поближе с этим человеком, но я не знал, как это сделать, да и — что греха таить! — просто побаивался его.
Вскоре, однако, желание мое неожиданно сбылось. По каким-то соображениям отряды, расположенные в Рамасухском лесу, должны были на время перейти за Десну и соединиться с основными силами партизанского края. Колесов послал утром за Парфеном, чтобы предупредить его.
— Так... — задумчиво молвил Парфен, когда командир сообщил ему о предстоящем передвижении, — оставляете, значит, Рамасуху? Немцы скажут, что вы испугались их.
— Так складывается обстановка. Да мы, вероятно, скоро вернемся.
— Понятно. Дело военное, говорить много не приходится,— рассудительно заметил старик. — Тогда я с вами отправлю своих, примерно около двадцати семей.
— Неужели так много?
— Вон как!— удивился Парфен. — Ты и не знаешь? Они у меня на базе живут. Когда фашисты сожгли Красную Слободу, Котовку, многие колхозники скрылись в лесу. Я их, понятное дело, взял к себе. Да ты не бойся, у нас есть лошади. Дети, старики поедут на подводах. Продукты тоже запасли. Пускай едут, за Десной им безопаснее.