Рядом бубнил Алексей:
— Не нашли. Я же говорил.
— Хорошо смотрели? — это уже желтоглазый.
— Да чуть всю округу носом не перерыли.
— Может дом не тот?
— Вроде тот. Дверь в подъезд действительно можно рывком открыть. Лестницу от чердака на несколько этажей вниз обыскали.
— Эй ты, посмотри сюда, — желтоглазый сунул мне телефон с картой.
Пришлось сосредоточиться. Так, лесопарк. Главная аллея, которая рассекает его на две неравные части. Дальше дома. Ой, черт, они стоят совсем не так, как предполагалось. Ну и какой из них правее получается?
— Этот, — я ткнул в один из них.
— Я же говорю, что этот, — опять начал блондин, — и подъезд рывком открывается. Что нам теперь делать?
Как же он достал с этим подъездом!
— Если флешку собака сожрала, или школьник подобрал — это полбеды. Беда, если она не по назначению попадет.
— Может, он успел ее передать кому?
— Передал, а сам остался на лестнице ночевать?
— А это мы сейчас узнаем. Эй, как там тебя, какой палец не жалко?
— Без разницы.
Мне одинаково жалко было все, что еще остались.
Такой настрой Алексею не понравился. Ему хотелось более сильных чувств. Возможно слез и истерик. Но на истерику сил не было.
Он схватил меня за руку, но тут же ее отбросил, будто это не рука, а жужелица.
— Павел Сергеевич, у него температура, — прошипел он, — высокая.
Чему удивляется? Посидел бы на ледяной земле, а потом сломал себе пару костей — и у него бы была температура. Высокая.
Подошел желтоглазый, положил ладонь мне на лоб.
— Ты запахи различаешь?
Я пожал плечами. Его туалетная вода вполне чувствовалась — горький цитрус с ноткой ванили. И еще очень слабо запах черной смородины. Крем для рук, что ли.
— Отведи его обратно в комнату от греха подальше, — распорядился желтоглазый.
Меня снова заперли в камере. Хотелось пить. Но воды, конечно, никто не озаботился принести. Я с минуту думал, потом пошел к раковине. Открыл кран. На вид вода была вполне чистой, остальное в данный момент меня мало интересовало. Пил долго, почти с наслаждением. Вода была прохладной, хоть и странного вкуса.
Потом, с помощью зубов, я оторвал от ветхой наволочки длинный лоскут и кое-как примотал безымянный палец и мизинец к среднему. Стало чуть легче. Почему вчера до этого не додумался?
Начался озноб. Тонкое одеяло никак не помогало. Не страшно — немного потерпеть, и на место озноба придет жар.
Было еще светло, когда пришел Алексей и зашвырнул в камеру две медицинские маски.
— Надевай. Обе. И пошли, — распорядился он.
Странно, но пошли мы не на очередной допрос, а в гараж. Конвоир открыл заднюю дверь машины.
— Садись, — приказал он, — и не смей дышать в мою сторону. И в окно не смотри, тебе незачем.
Я и не смотрел. Закрыл глаза и очень скоро куда-то провалился.
Очнулся от холода. Я в одной футболке сидел на той же самой автобусной остановке. Куртка была накинута на плечи. Я поспешил надеть ее как следует и застегнуть молнию. Несколько минут просто трясся в ознобе, потом решил проверить карманы. Надо же, телефон на месте. И даже работает.
Я вызвал такси. Машину обещали через восемь минут. Значит максимум через час я буду дома.
***
Через восемь дней я шел по снегу, сильно хромая. Но все-таки шел, вполне самостоятельно. Левая рука была загипсована почти до локтя. А в правой я тащил увесистый пакет. Консервы, сыр, колбаса, растворимый кофе, три бутылки водки «Парламент» и коробка белоснежных конфет «Рафаэлло». Их выбрал, потому что они легкие. Невесомые. Почти как снежинки.
Я потоптался у двери бомжатского убежища, потом постучал, чувствуя себя невозможно глупо. Это как стучать в трансформаторную будку.
Долго царила тишина. Я уже подумал, что ошибся, неправильно запомнил дорогу.
— Кто приперся?
Дверь приоткрылась. Черный выглянул одним глазом.
— А, это ты. Чего надо?
— По делу.
Я всучил ему пакет, который отмотал мне всю последнюю здоровую руку.
— Раз по делу, то проходи, — согласился Черный, оценив вес гуманитарной помощи.
— О, Димка! — обрадовался Леонидий. — Сейчас завтракать будем. Давай к столу.
— Да я не ем по утрам.
— Что, совсем?
— Совсем.
— А с рукой-то что?
— Когда из окна прыгал и ее повредил. Только сразу не заметил.
— Эк ты неаккуратно. Но ничего, до свадьбы заживет.