— Есть, конечно. Вас проводить?
— Сначала дрова. Потом проводить.
Он наблюдал со стены, как сержант собрал человек десять и вооружил топорами. Как открылись ворота. Как медленно они пошли в сторону зарослей. Было заметно, что радости от предстоящей работы никто не испытывал. Такое чувство, что тепло и горячая пища нужны одному коменданту.
Кабинет оказался довольно маленьким. Здесь был стол, стул с высокой спинкой, окно, жаровня — холодная, разумеется, — и шкаф. Рин прошел, сел за стол. Стул был снабжен подушкой, и оказался более-менее удобным.
«Хоть что-то хорошее», — раздраженно подумал он.
Сержант остался стоять как раз посередине между дверью и столом. Новый комендант был ему непонятен. Еще больше ему было непонятно, как это сероглазое чудо, с темными волосами почти до пояса, кутающееся в меха в августе, может быть комендантом. Но герцогу виднее, чего уж. Хуже в любом случае быть не может.
Хотя этот длинноволосый сумел добыть белеска. Сам. Один.
— Ну и где казна? — спросил Рин.
— В столе посмотрите, господин комендант. Там в ящике шкатулка.
Шкатулку Рин нашел — замок на ней, кстати, был сломан. В ней хранились три серебряные монеты и пара горстей меди.
— Что это? — с легким недоумением спросил он.
— Все, что сейчас осталось. Но скоро должны прибыть деньги от его светлости герцога. Всего-то недели три подождать. И может граф Коншеван объявится.
При упоминании графа господин комендант скривился, будто хлебнул уксуса.
— И как же вы здесь живете?
— Да нормально живем. Вон ребята в лес ходят, то зайца в силки поймают, то птицу настреляют. Или вот мэтр Дик травы всякие собирает, корешки, грибы.
— И сколько же грибов нужно, чтобы всех накормить?
— Да хоть сколько. Хоть десяток принесет, уже похлебка не пустая.
Рин крутанул на столе медяк, подождал, пока тот перестанет вращаться и упадет.
— Здесь есть поблизости деревня, где можно купить еду? — спросил он.
— Есть, конечно.
Длинноволосый спрятал деньги в шкатулку и убрал ее в стол. Потом выложил на стол несколько серебряных монет из своего кошелька.
— Пошли кого-нибудь в деревню. Пусть купят мясо, яиц и овощи. Пару бочонков какого-нибудь крепкого пойла. Один бочонок лично мне. Пиво на всех, если у них есть. И мед.
— Мед?! — поразился Санти. — Вы знаете, сколько стоит мед?!
— Я знаю, сколько стоит мед! — разозлился господин комендант. — Мои деньги, что хочу, то и покупаю. Мед всегда нужен — если не повару, то лекарю. Что непонятно?
Санти все было непонятно.
— Мясо и яйца только для вас?
— На всех. Все покупать на всех.
— Ну… тогда я пойду, пару ребят отправлю?
— Стой. Деньги возьми.
— А, да. Простите, господин комендант!
Рин остался один.
Все плохо. Все исключительно плохо — даже хуже, чем он предполагал. А оптимизмом он никогда не страдал.
Новоиспеченный комендант спустился во двор. Нужно, конечно, теперь осмотреть крепость. И, по-хорошему, начать с казармы. Но в казармы идти страсть как не хотелось. Может, потом? Завтра, например. А сейчас начать с хозяйственных построек. На кухне разжиться куском хлеба и пойти проведать Грома. Хлеб-то у них тут есть?
«Не у них, — раздраженно поправил сам себя, — у меня».
Ворота крепости были распахнуты. Уже начали затаскивать свежие бревна и охапки хвороста. Мальчик лет десяти набрал веток и потащил их в сторону кухни.
Ребенок? Здесь? Откуда ему взяться в крепости, которая, по сути, тюрьма для тех, кого повесить рука не поднялась, но и отпустить с миром невозможно.
— А ну, стой! — крикнул он.
Мальчик подпрыгнул от неожиданности, бросил свою ношу и побежал. Рин быстрым шагом последовал за ним. Ребенок обнаружился на кухне, прячущийся за спину повара.
— Что это? — Рин попытался припомнить имя кашевара. — Эмиль?
— Простите, господин комендант. Ну, малец. Анри его зовут. Живет вот с нами.
— Откуда он здесь?
— Да прибился по зиме пару лет назад. Куда его теперь денешь? Вот и живет.
— Как тут может жить ребенок, когда и взрослый сдохнет от таких условий?
— Да ничего. Живет помаленьку. Вот, растет.
Эмиль сильной ручищей растрепал грязные волосы мальчика.
— Иди сюда, — устало сказал Рин.
Анри робко выбрался из-за своего укрытия.
— Тебе сколько лет?
— Девять.
— А в ту зиму, когда сюда пришел, значит, семь было?
— Семь и чуть-чуть больше половины.
Мальчик был оборванный и чумазый. Предположительно светловолосый, но точно это нельзя было утверждать. Зато глаза изумительные. Не зеленые и не карие — цвет недоспелого лесного ореха. Такой нечасто увидишь.