Ещё удар. И ещё. Во рту песок, пока сплюнешь… а, вот и остальные подоспели.
— Я верил тебе, комендант.
Ну да, конечно, в этом всё дело: обманутый и обиженный. Что ж так быстро разуверился?..
Хорошие слова, только Хродасу не дали их сказать. Не успел подняться — снова толкнули, вырвали меч, выкрутили руки, начали связывать. Когда на Полой Кости грохотнуло, он уже лежал мордой в песок, беспомощный, словно один из сибарухов на Мясном рынке.
Потом, когда его подняли и повели, он отбивался и кричал — пустоголовый скудоумец! В итоге они вбили ему в рот кляп. Теперь ничего не мог им объяснить.
И вот он лежал в склепе, живой покойник среди мёртвых тел. Его уложили с неожиданной заботливостью, подсунув под голову чей-то свёрнутый плащ и оставив свечу на столе. Со своего места видел тела… много тел… впрочем, это уже не имело значения. Как только явятся бэр-маркады, в крепости не останется живых. А бэр-маркады непременно придут.
Появление мальчишек в Рёберном лесу только ускорило неизбежное: после своей проклятой свадьбы «скоморохи» всегда идут осваивать новые земли. И если находят андэлни…
Хродас сцепил зубы так, что, казалось, вот-вот раскусит кляп напополам. « Если на то будет моя воля, не рука харрана отправит тебя в Нижний мир, хоть и случится это скорее, чем ты думаешь». Йэшамгур-Жнец знал о «скоморохах» уже тогда. Уже тогда!
Они придут, наверняка придут — и скоро.
Закрыв глаза, Хродас попытался очистить разум. Ему очень нужно было вспомнить, очень… хвала старому зануде Грэлту, который гонял их в часовню и требовал, чтобы вслух произносили слова молитвы. Железнопалый обычно молчал, но из памяти они не стёрлись.
— Рункейр-Благодетель! Созданы из дыханья твоего, возносим к тебе наши молитвы. Прошу… — На миг он запнулся, не знал, как продолжить. — Прошу, Справедливый, о высшей милости. Вот дочь моя, Синнэ тэр-Ойбриккэс, тело её — здесь, душа — в призрачном мире. Не погуби. Не дай ей вернуться оттуда. Не обрекай на страдания.
Жить им всем оставалось полдня, не больше. После её тело, как и тела всех остальных в Шандале, живых и мёртвых, растерзают «скоморохи».
Хродас молился о милости и мечтал только об одном: чтобы всё поскорее закончилось.
Не вымолил и того: вскоре за ним пришли.
Из архива Хромого
(Лист, очевидно, вырван из манускрипта; на полях пометка алыми чернилами: «Найден в скриптории Ш в-У Б. Выяснить, не было ли копий»)
— Как же получилось, что после Трещины и до его изменения Палимпсест уцелел?
— Вторая его половина никуда не делась. Она недоступна обитателям нынешнего Палимпсеста, однако существует. И это как второе, тёмное сердце мира.
— Между тем и после Безмолвия были ведь случаи вмешательства Праотцов в дела Палимпсеста. Но если создатели отвратили от мира свои взоры, как могли они узнать о том, что необходимо вмешаться.
— Есть разные виды вниманья. Один — сродни вниманью, с которым наблюдает за событиями пристрастный их участник. Другой — сроди вниманью усталого путника, который в зыбком мираже видит творящееся в невообразимой дали времён и пространства. Третий вид — вниманье спящего, когда не разум, но органы чувств сами воспринимают сигналы, что приходят извне, — и отвечают на них, когда требуется. Так, коснувшись огня, андэлни отдёрнет руку прежде, чем разумом осмыслит случившееся.
Праотцы отвратили от Палимпсеста свои взоры, однако продолжают ощущать его — так спящий ощущает то, что творится вокруг. И при необходимости пробуждается.
Сиврим Вёйбур
Гурд Лучник позволил вставить ему в рот старый ремень и теперь рвал кожу зубами, выпучив глаза и раздувая ноздри. Молча.
Сиврим сидел у него на бёдрах и смотрел, как Зубодёр корявой пилой споро водит по обрубку левой ноги. В комнате смердело трактиром: выпивкой и горелым мясом.
Повсюду, где только возможно, лежали раненые, их мычание и стоны, казалось, сливались с вонью в некую вполне ощутимую и зримую дымку. Из-за неё двигаться и дышать в лазарете было невыносимо трудно.
В светильниках бешено метались блёстки; шорох, который они издавали, стукаясь о стенки, сводил с ума.
Гурд под Сивримом вздрагивал, до предела натягивал ремни, которыми был привязан к койке.
Сиврим пытался удержать в голове одну-единственную важнейшую мысль: нельзя, чтобы Лучник вырвался. Горький привкус во рту и позывы к рвоте мешали сосредоточиться. Ему казалось, все они упустили какую-то важную деталь, но попытки думать только вызывали у Сиврима головную боль.
Это был уже… он сбился со счёта, какой именно больной. Акки обходился со всеми с одинаковым равнодушием: осматривал, кивал, тянулся за тем или иным инструментом, попутно приказывая Сивриму зафиксировать руку, ногу, туловище… Зубодёр прерывался лишь на то, чтобы хлебнуть воды и пожевать подсохших хлебцев с сыром. Сиврим искренне не понимал, как ему удаётся всё это удерживать в желудке.
Они закончили с Лучником и сделали очередную паузу. Акки снова жевал хлебцы, шумно глотал, сыпал крошки на пол.
Сиврим спрашивал себя, как долго ещё продержится.
— Спасибо, что согласились помочь, — как бы между делом бросил Зубодёр.
— Ну, здесь от меня хоть какая-то польза.
— «Польза»! — с неожиданной злостью фыркнул Акки. — И от меня, и от вас её с комариный чих. Хакилс хочет, чтобы я их поставил на ноги, насколько это возможно, а потом — всех на башни.
— Они же не смогут драться!
— Кое-кто не сможет ничего, кроме как выть от боли. Сонный отвар я не сделаю, нет составляющих, да и времени в общем-то нет. Здесь бы успеть с теми, кто на грани…
Резко заскрипела дверь, в лазарет ввалился растрёпанный Варипдейм-С-Перевала.
— Эй, Акки, Вёйбур у тебя? А, вот вы…
— Что-то случилось?
— Хакилс велел позвать вас, наместник. Сказал, дело срочное. Идите, я вас подменю.
Сиврим кивнул.
— Если получится — вернусь, — пообещал он Зубодёру. Надеясь в глубине души, что не получится, и презирая себя за это.
Хакилс ждал в Дозорной башне, в комнате, которая прежде была кабинетом Железнопалого. Он сидел за столом и бездумно постукивал кончиком кинжала по набросанному на листе плану. Это был вид на Шандал сверху, этакий схематический рисунок, отмечавший стены, башни, основные здания во внутреннем дворе. Крестики перечёркивали разрушенные постройки.
Заметив Сиврима, Хакилс отложил кинжал и вкратце объяснил, для чего позвал сюда господина наместника.
— Ехать во Врата? Бежать?! — Сиврим почувствовал, как краснеют у него щёки и мочки ушей. — Вы предлагаете мне бежать?!
— Не бежать — передать важное сообщение, — невозмутимо произнёс Хакилс. — Кто-то ведь должен предупредить горожан об опасности. И отвезти во Врата детей.
— Я слышал, речь шла о жеребьёвке.
— Мы с Рултариком и кое с кем из парней посовещались… Решили от неё отказаться.
— По-моему, так было бы честней…
Хакилс вздохнул и покачал головой, как будто приходилось разъяснять простейшие вещи капризному и упрямому ребёнку. В комнате было душно, он поднялся и распахнул окно — стало только хуже. Сиврим поморщился, когда терпкий винный запах заполнил всё вокруг.
— Пойдём-ка, договорим снаружи.
Сверху Шандал выглядел плачевнее, чем на схеме. Но Сиврим скользил по крепости рассеянным взглядом и Хакилса слушал вполуха. Одна мысль не давала ему покоя…
— «Честнее», значит? — повторил Хакилс. — Вздор, наместник. Никто из парней не уедет. Может, кому-то очень хочется… гаррова сыть, да ясно же, никто по своей воле подыхать не рвётся! Но есть вещи посильнее смерти. Или, если уж точней, есть вещи, которых не совершишь ради того, чтобы остаться в живых. Потому что они сильнее жизни…и, так сказать, плохо стыкуются с жизнью.
— Для этого существует жребий. Тот, кому он выпадет, не будет чувствовать себя виноватым. И другие не будут о нём думать, что он…