Он тут же повернулся к Ткачу и начал обсуждать с ним канаты, сети, «сколько запасов осталось» и прочее-разное. Сиврим слушать всё это не стал, а позвал своих и повёл наверх.
И вот прошло часа два, а то и больше, и теперь они маялись от выматывающего ожидания, от неизвестности. Раненые, оставленные на башнях часовыми, раз за разом выкрикивали: «Чисто!»
Это было хуже всего, потому что позволяло надеяться на благополучный исход. Расслабляло. Подтачивало изнутри.
Чтобы не заснуть, разговаривали о пустяках.
— А вот говорят, чтоб из призрачного вернуться, надо обязательно под язык покласть пёрышко…
— Чьё?
— Да хоть чьё. Главное — оно будет щекотать — ну и… вроде как заставит тебя всё вспомнить: кто ты есть, откуда взялся. А когда докумекаешь, что ты в призрачном, тогда начнёшь шукать выход. Иначе никак.
— Это почему это?
— А потому, сибарухова твоя башка, что иначе будешь думать, что всё в порядке. Что ты обычной жизнью живёшь. А сам будешь таять помалёху, покуда душа вконец не истончится. И тогда — всё. Была душа — и нет, был андэлни — весь кончился.
— Врёшь. А если не пёрышко, а что-нибудь другое?
Сиврим слушал их вполуха, а сам жалел, что так и не успел переговорить с Грэлтом. Хакилс — не жрец, он и лекарь-то больше по случаю. Акки? — слишком молод, что он может знать. А Грэлт уже ничего не расскажет, после такого из призрачного мира не возвращаются, хоть всю подушку за щёку затолкай.
— Как думаете, господин Вёйбур, может, алаксар знает секрет?
— А? Это ты, Обруч… Какой ещё секрет?
— Которым воспользовался старый Грэлт.
— Вряд ли. — («И кстати, а где, собственно, Хромой?») — Да если бы и знал… нам с того какой толк? После того, что сделал Грэлт, если ты помнишь, наши тоже пострадали: задело всех, кто был рядом. Это во-вторых. А во-первых — кто-то ведь должен будет пожертвовать собой.
— А разве мы и так…
— Хватит болтать, — спокойно сказал Клоп. — Вон, явились уже.
Он быстро поднёс ко рту правую руку, затем отнял её и больше не произнёс ни слова до самой смерти.
На дальнем берегу вади расцветали порталы. Словно пустынные цветы, срок жизни которых исчисляется часами, они стремительно распускались, вспыхивали всеми оттенками зелёного, тянулись к небесам и, извергнув порцию «семян», с режущим ухо треском умирали.
«Семена» падали на песок, выпрямляли поджатые лапы и превращались в бэр-маркадов. Сиврим смотрел на них с тупым оцепенением. Не верил своим глазам. После прошлого штурма «скоморохов» не могло быть так много!..
— Прицельный огонь! — невозмутимо скомандовал Хакилс. — Только по чёрным жукам. Давай!
И Хакилс, и стрелки знали, что даже днём попасть с такого расстояния предельно сложно, ночью — и подавно. Они стреляли по жучиным торникам в последней отчаянной попытке выполнить свой долг перед Вратами Пыли. Теперь уже никто не сомневался, что «скоморошья» Матерь была лишь живой утробой, а главные в колонии — чёрные «гвардейцы». Убить их — значит обезглавить колонию.
— Давай! Давай! Давай!
Стрелы с протяжным выдохом-свистом уходили во тьму. И падали в пересохшее русло. До дальнего берега долетали единицы.
Все — мимо.
— Точней, дарговы ублюдки! Точнее!
Несколько стрел ткнулись зазубренными клювами в жучиные панцири. Отскочили, покатились по склону. Канули во тьме.
— Рункейрова требуха! А ну-ка залп огненными.
Без толку. Две хлестнули песок перед самой мордой «гвардейца», ещё одна выцелила щель между надкрыльями, но погасла.
Торники мигнули друг другу скоплением ядовито-зелёных пятен на рожках и попятились. Недалеко — так, чтобы самые шальные стрелы не долетели.
«Солдаты» тем временем уже бежали по склону на дно вади. Вот-вот вскарабкаются на северный берег и атакуют крепость.
— Отставить! — рявкнул Рултарик. — Забыли про чёрных. Бейте по тем, кто спускается. Цельтесь в головы. Жадюга! Купели готовы?
— Да.
— Хорошо, скоро пустим в дело.
— Лучше б не пришлось, — пробормотал Обруч. Он, как и все остальные, нет-нет да поглядывал на дно вади. Сейчас там царила тьма, но когда огненные стрелы не долетали до цели и падали вниз, они высвечивали каменистый склон с обугленными остовами веток и — изредка — хитиновые обломки, тоже обгорелые. Первые «скоморохи» уже спустились и сейчас пересекали русло, проворно перебирая лапами.
Сиврим вглядывался туда, как и все. У него не было лука, а Досгридров арбалет не годился для дальней стрельбы. Оставалось только ждать. Сиврим уже трижды проверил, легко ли выходит меч из ножен, и, перекладывая арбалет из руки в руку, бессчётное количество раз вытирал потные ладони о пыльник.
— Перешли, — разочарованно сказал кто-то.
Некоторое время ничего нового не происходило: стрелы по-прежнему сбивали бэр-маркадов на южном склоне, «гвардейцы» стояли на дальнем берегу и ждали. Те из защитников, кто не стрелял, тоже ждали.
Потом над северным берегом взметнулся лес «скоморошьих» рожек — и твари начали выбираться на узкую полоску между вади и стеной.
— Купели!
— Готовы.
Сиврим снова переложил арбалет из руки в руку и с досадой подумал: «Всё зря». Он оглянулся посмотреть на Хродаса, который с отрешённым лицом доставал из ножен меч. Похоже, Железнопалый не испытывал ни горечи, ни разочарования из-за того, что его план не сработал. Разве только облегчение: скоро всё это закончится… уже скоро.
— Окропите даргово семя! Давай, ребята!
С металлическим скрежетом чаны наклонились, и кипящее вино хлынуло по желобам на бэр-маркадов. «Скоморохи» подыхали, визгливо шипя на таких высоких нотах, что хотелось заткнуть уши; хмельной дух смешивался с запахом варёной плоти. Сиврим ткнулся носом в сгиб локтя, закашлялся — и поэтому пропустил тот миг, когда первые бэр-маркады перемахнули через зубцы и запрыгнули на парапет.
Он успел разрядить арбалет и, оскалясь, выхватил меч.
— Ну, храни нас Рункейр, — сказал Обруч — и его голова, оторванная шипастой клешнёй, укатилась куда-то под ноги сражающихся.
Времени не стало. Не стало и самого Сиврима: его «я» отступило, как отступает лучник за линию щитоносцев, когда враг оказывается слишком близко. Тело само отвечало на удары, уворачивалось и контратаковало. Он был только сторонним и бесстрастным наблюдателем.
Мир сузился до пятачка вокруг Сиврима. Всё прочее он видел, но в полной мере не осознавал: так во сне невнятные события и полузнакомые лица мелькают, не оседая в тенетах памяти.
Он видел, как там, за пределами незримого круга, вспыхивают живыми факелами бэр-маркады. Видел, как первый напор «скоморохов» разбивается о щиты и мечи воинов Шандала — подобно волне, накатившейся на каменистый утёс и с яростным шипением отхлынувшей. Видел, как стоят насмерть андэлни его отряда. Как «скоморохи» пятятся, падают под ударами мечей, как их тела превращаются в вязкую мясную кашу и кровь растекается, попадает в костры, дымится… Как Хродас сражается наравне с остальными; его лица не видно, но скупые, точные движения выдают настоящего мастера клинка; нет нужды заглядывать ему в глаза, чтобы понять: в них сейчас — ни радости, ни грусти, ни облегчения; они пусты. «Я» Железнопалого точно так же отступило, чтобы не мешать телу.