Собственно, они уже спускались — ещё более стремительные, вёрткие и смертоносные, чем «плащи». Теперь, когда их заметили, — излучали свой собственный свет, но не синий, как описывал Ярри, а ярко-алый. Рултарик едва успел отдать новую команду, когда над парапетом взметнулись рожки «скоморохов».
Отбивались отчаянно. Никто не ожидал такого натиска: твари наступали по всему фронту, умело орудовали сразу обеими клешнями и не обращали внимания на раны. Искалеченные, издыхающие, всё равно продолжали атаковать.
Это была худшая из осад Горелого Шандала. Бэр-маркады нападали, презрев все книжные премудрости, все азбуки атак: не карабкались по осадным лестницам, не пытались взломать ворота, просто поднимались по стенам — везде, где только ещё оставалось свободное место! — и, перепрыгнув через зубцы, набрасывались на защитников. Их не пугал огонь — как, впрочем, и смерть. Какое-то время андэлни удерживали «скоморохов» в пределах парапета, но потом линия обороны распалась, рассыпалась на отдельные схватки.
Солдаты, с которыми Сиврим прожил бок о бок больше полугода, погибали один за другим… а он стоял здесь, на подвесном мосту, и просто смотрел, не в силах двинуться с места. В ладони врезались верёвки, за которые он держался, сам мост едва ощутимо раскачивался. Сиврим попытался оторвать руки от канатов. В конце концов, он пережил осаду Плети Рункейровой, он победил Плеть и победил свой страх… тогда — а сейчас то, что овладело им, было совсем другой природы — не страх, который можно осознать и пересилить, но нутряное, дрожащее нечто. Ничто, пустота. Сиврим не знал, как с этим бороться. Пытался… безуспешно.
Андэлни гибли, первые «скоморохи» уже карабкались по Прибрежной башне; добравшись до светильников, били по ним клешнями. Пылающие сгустки падали вниз, на воинов и «скоморохов».
Сиврим стоял, как надгробный камень. Врос в доски моста.
Среди тех, кто умирал сейчас на стене, не было только его, Хромого, Грэлта и Хродаса (и мальчишек, но дети — не в счёт). Сиврим не знал, куда подевался алаксар и куда так спешил Грэлт, но Хродас наверняка по-прежнему сидел в часовне. Говорят, побывавшие в призрачном мире навсегда изменяются; комендант же изменился, когда в призрачный отправилась его дочь. И дело не в седых волосах, просто тот, прежний Железнопалый никогда не остался бы в стороне. На стене сейчас умирали андэлни, за которых он отвечал… он и Сиврим, наместник в Шандале волею Рункейра нашего.
Сиврим представил себе, что сказал бы о нём тот Хродас, Хродас до поездки в Шэквир вис-Умрахол.
Представил и сделал первый шажок вперёд.
Лёгкие порывы ветра по-прежнему раскачивали мост. Держась обеими руками за верёвочные ограждения, Сиврим шёл к собственной смерти.
С собой у него были только короткий кинжал да арбалет, вручённый Досгридром; тогда, в Шэквир вис-Умрахол, прежде чем взяться за импровизированные носилки с Синнэ, Сиврим подобрал дар Дара. Сейчас достал и зарядил. Хоть что-то. Потом («если выживу») можно будет подобрать чьё-нибудь оружие, на стене это не составит труда.
Мост вдруг резко качнулся, и Сиврим едва не упал. «Наверное, Хромой идёт», — он оглянулся, но позади никого не было: ни на мосту, ни в узком проёме, ведущем на внутреннюю лестницу Полой Кости.
Никого не было и впереди, однако мост продолжал раскачиваться.
Между тем сражение на стене почти завершилось. Хотя андэлни ещё держали оборону, бэр-маркадов было слишком много, они уже прорвались во внутренний двор, многие карабкались по башням. Их не испугал даже огонь, на который рассчитывали Рултарик с Хакилсом, — «скоморохи», словно гигантские уродливые мотыльки, попросту прыгали в пламя и гасили его своими телами. Те, кто выжил, обгорелые, часто без лапы или клешни, ковыляли по внутреннему двору. Больше всего их собралось возле хлевов, и горбачи, учуяв врагов, стали бить копытами в перегородки. Протяжный рёв горбачат доносился из тьмы, выпачканной алыми сгустками гаснущего пламени. Казалось, это стонут, надрываются кладбищенские трубы. Ещё немного — и настанет пора засыпать могилу землёй.
Грэлта Сиврим заметил не сразу. Остановившись на полпути между Дозорной и Прибрежной башнями, старик выложил вокруг себя причудливую кривую звезду из обгорелых палок и прочего мусора. В руках держал широкую плошку и кинжал. Фонарь стоял у его ног, подсвечивая лицо Глухаря снизу, превращая в посмертную маску.