Хродас Железнопалый отложил эту тварь в сторону. Провёл пятернёй по седеющим волосам, вскинул мохнатую бровь; с удивлением посмотрел на гонцов. Хотя, если верить грамоте, — и не на гонцов вовсе.
— «Наместником», значит? Ага. А что ж у венценосного такие никудышние писари?
— Простите? — Юный дворянчик был предельно вежлив. Стоял в Хродасовом кабинете, выпрямив спину и расправив плечи, примоститься на табурет не норовил, хотя с дороги наверняка устал. Чуть вытянутое лицо, чёрные коротко стриженые волосы, бородка клинышком, видимо, по столичной моде. Взгляд с прищуром, осторожный, оценивающий. А вот одежда простовата. Стало быть, или выходец из небогатого рода, или просто младший сын, последний в длинной очереди на наследование. Такие выглядят тихонями, но глубоко в душе уверены, что достойны большего. Подвернётся случай — вопьются клещом, ни за что не оторвёшь.
— Я говорю, — подчёркнуто спокойно произнёс Хродас, — что же грамота ваша безграмотна?
Гурд Лучник и Тосгрик Бастард переглянулись и хмыкнули. Им сегодня на Надвратной до самого заката дежурить, ничего хорошего это не сулит: вон, тучи над горизонтом, погодка будет славная. Комендант, который ставит на место двоих чужаков, — хоть какое-то развлечение.
— Кого ни спроси, любой ведь знает, — продолжал Хродас, — «намесник» пишется безо всяких «т».
Дворянчик в лице не переменился, только чуть опустил взгляд. Наверное, решал, что ж на такое-то отвечать.
— Позволю себе заметить: доблестный комендант Горелого Шандала ошибается. — Это подал голос другой не-гонец. Вряд ли из знатных: одет совсем уж поганенько, в затёртый до сального блеска плащ, под ним — блёклая туника и латаные штаны. Лица под капюшоном не видно, так — нечёткий овал.
Ну, решил Хродас, я тебе ошибусь. Я тебя, гаррово семя, правилам-то приличия поучу, ты у меня!..
— Я привык видеть лица тех, с кем разговариваю. — И снова голос спокойный, уверенный. Какой и должен быть у коменданта крепости, все эти годы хранившего державные рубежи. — Эй, Лучник, вы хоть сами-то посмотрели, кого привели? Или, по-твоему, я должен на всяких бродяг время тратить?
— У них была грамота, — сказал Лучник. Почесал длинный свой нос, пожал плечами. — И они не одни приехали, с ними отряд, одиннадцать андэлни.
Как будто Хродас сам не знал!
— Ладно, идите, пусть Тоханмир отведёт их в жучарню и найдёт свободные стойла для бархаг.
Лучник и Бастард вышли.
— Я понимаю, — сказал дворянчик. — Это… обидно, может быть. Но не я этого хотел, поверьте.
Лет шестнадцать, решил Хродас. Ну, восемнадцать, не больше. Родился уже после Разлома. О битвах знает из баллад, кровь видел, когда у девки его были лунные, командовал в лучшем случае бандой таких же знатных вылупков, нападал на забитых, перепуганных беженцев.
Конечно, он не хотел.
«Сразу поставить на место, чтоб не пикнул даже. А со столицей я потом разберусь».
— Ну-ка пойдём, — велел Хродас, поднимаясь из-за стола.
По винтовой лестнице они взобрались на самый верх Дозорной. Отсюда весь Шандал был как на ладони. От Надвратной башни на северо-восток уходила единственная дорога: змеёй вилась в сторону Рункейровой Гребёнки, скрывалась в ущелье. У входа туда до сих пор висели обломки гигантских створок: недостроенные врата, которыми в первые годы после Разлома Хродас надеялся решить основную свою проблему. В камень были врезаны петли высотой со взрослого андэлни. На петлях до сих пор кое-как держались ошмётки брёвен и досок.
Первый же ураган показал, насколько нелепой была затея. Насколько наивной.
Ущелье прорезало Рункейрову Гребёнку ровной, узкой полосой — рассекало надвое. По ту сторону хребта лежал городок Хеторсур-ог-Айнис, или, если на всеобщем. — Врата Пыли. Именно оттуда и прибыл дворянчик со своими спутниками.
А если встать лицом к югу, то можно было разглядеть и Рёберный лес. Ещё одну бесконечную головную боль коменданта.
— Ненавижу ходить вокруг да около, — сказал Хродас. — Поэтому так: долго планируете пробыть в Шандале?
— Простите?
— Вот вы, господин Вёйбур, — молодой, подающий надежды. Вы ведь не собираетесь всю свою жизнь связать с этим забытым Рункейром местом?
— Но вы, комендант, именно так в своё время и поступили.
Железнопалый покачал головой, провёл ладонью по выцветшим усам.
— В моё время, господин Вёйбур, выбора не было. Я приехал сюда за год до Разлома и рассчитывал убраться в худшем случае года через два. Служить на границе, в такой-то дыре — ни почёта, ни денег, а заноз в заднице — до сверла. Разлом всё изменил. Мне пришлось остаться.