Советская земля горела под ногами оккупантов.
«Что же дальше делать, куда податься?» — панически думал Крамаренко, слушая по радио и читая в газетах сообщения о боях на фронте. Немецкая армия безостановочно откатывалась на запад. После потери Харькова были сданы Глухов, Путивль, Бахмач, 15 сентября — Нежин — последний опорный пункт, прикрывавший подступы к Днепру. В конце сентября 1943 года советские войска стояли уже на отрезке в шестьсот километров по левому берегу Днепра, от белорусского города Лоева до Днепропетровска, освободив почти всю Левобережную Украину. Гитлеровская пропаганда трубила в эти дни, что Днепр кован бетоном и железом, превращен в неприступный «Восточный вал», о который разобьются наступающие дивизии Красной Армии. Даже без учета оборонных сооружений, писали военные обозреватели, эта могучая река, третья в Европе по протяженности после Волги и Дуная, является серьезным естественным препятствием, форсировать которую почти невозможно. Приводились данные: быстрота течения Днепра в некоторых местах достигает двух метров в секунду, ширина — до трех с половиной километров, глубина — до двенадцати метров. Обозреватели не скупились на рекламирование и стратегических планов гитлеровского командования: окончательно остановить у этого «непреодолимого барьера» Красную Армию, не пропустить ее на Правобережную Украину и в Белоруссию, обескровить в оборонительных боях, затем снова перейти в наступление.
— Басни все это, не удержится немчура на Днепре, — сказал мужчина в замасленной рабочей спецовке, обратившись к Крамаренко; они случайно познакомились при выходе с Сенного базара и так же случайно завели разговор о событиях на фронте. Мужчина нес в сумке головку капусты и еще какие-то овощи.
— Почему вы так считаете? — спросил Иван.
Тот взглянул на него как на чудака.
— Разве только я, вон и подпольщики об этом пишут в листовках. Немцы хвалятся своим «Восточным валом», а наши уже сделали прыжок на правый берег возле Букрина и Лютежа. Скоро и здесь появятся.
Глубоко поразила Ивана услышанная новость. О том, что советские войска уже успели форсировать Днепр неподалеку от Киева, он не знал. «Скоро и здесь появятся». У него даже мурашки пробежали по спине. Силясь не сорваться со спокойного тона, спросил:
— Кто вам такое наболтал? Ведь в сводках верховного главнокомандования вооруженных сил Германии об этом не сообщали.
— Еще сообщат, — улыбнулся собеседник и подмигнул с таким видом, будто сказал: «Кто-кто, а я в курсе дела». — Немцы не хотят пока стращать своих чувствительных фрау и киндер в фатерлянде. Замечаете, как присмирели полицаи? Чувствуют, гады, свою погибель. Загляните хотя бы на Еврейский базар, там ежедневно можно услышать, да я и сам слышал, как придурковатая Магда свободно напевает:
Такой наглости Крамаренко простить уже не мог.
— О событиях на фронте вы говорите с такой уверенностью, словно сами слушаете московское радио, — кольнул он собеседника.
Но тот еще не догадывался, с кем имеет дело, и продолжал:
— Зачем слушать? И так все видно.
Иван окончательно сбросил маску.
— В таком случае мы пойдем в гестапо, расскажете, откуда вам «видно», что делается на фронте. Там разберутся, кто вы: большевистский агитатор или паникер.
Они остановились.
— Не шути, земляк, — проговорил мужчина примирительно и мягко, но его доброе, иссеченное морщинами лицо побледнело.
— Я не шучу. — Иван достал из кармана и показал удостоверение сотрудника немецкой тайной полиции.
— Гм, попалcя, — тяжко вздохнул мужчина. — Неужели поведешь к тем иродам?
— Обязательно.
— Значит, свой своего?
Иван спрятал удостоверение, правую руку держа в кармане.
— Какой же вы мне «свой»?..
— И то правда. Что у меня общего с фашистами?
Длительное время шли молча, а когда перед ними выросло здание гестапо и уже стало ясно, что Иван все же осуществит свой замысел, его спутник попросил:
— Я живу рядом, позволь хоть это занести домой. — Он показал сумку с головкой капусты и другими овощами. — Жена у меня тяжело больна. Видишь, на базар послала, борщика ей захотелось.
— Обойдется.