Секундная стрелка совершила еще несколько оборотов.
— Хлопцы, вы все еще лежите? — совсем близко, будто сверху послышался голос Поддубного.
Третьяк поднял голову, прислушался. Но всюду по-прежнему было тихо. Только с железнодорожного полотна доносился характерный шум отдаляющегося поезда.
— Костя, ты слышал? — тихо спросил Третьяк, оглядываясь по сторонам.
— Да, Сеня подал голос...
— Мне показалось, что он сказал: «Хлопцы, вы все еще лежите?»
— Слов не разобрал, но голос его, это точно, — ответил Павловский.
Они снова навострили слух, но потом поняли, что голос Поддубного им почудился. Слуховая галлюцинация.
Секундная стрелка перепрыгивала с черточки на черточку, с черточки на черточку...
«Судьба Поддубного останется на твоей совести», — мысленно повторил Третьяк сказанное Павловским. А действительно, не ошибся ли он, отказавшись идти вслед за Арсеном? Пожалел и о том, что подвеску гранат к цистернам не взял на себя. Ему еще никогда не приходилось отвечать за судьбу других, но он понимал, что такой груз на совести — пожалуй, самый тяжелый. Но почему все же не появляется Поддубный? Ни выстрелов, ни взрывов гранат. Странно... «Не пойти ли мне самому в разведку?» — подумал он в отчаянии и уже намеревался об этом сказать Павловскому, как за оградой нефтебазы послышались торопливые шаги. Кто-то бежал.
Хлопцы не сговариваясь выхватили пистолеты.
А произошло вот что.
На полпути к цистернам Поддубный в который уже раз посмотрел на караульное помещение и... встретился взглядом с часовым. С такого расстояния трудно было рассмотреть глаза немца, угадать, что в них отражено — настороженность, удивление, любопытство, — но они неподвижно смотрели в одну точку, прямо на него. Поддубный застыл на месте, вытянутая вперед правая рука со связкой гранат так и осталась вытянутой. Подумал, чем же он мог привлечь внимание часового? Одеждой, продвижением? Нет. Рыжий, выцветший костюм, надетый специально для этой операции, как маскхалат, хорошо сливался с местностью. Шорохом? Тоже нет. Может, слишком пристальным взглядом, которым только что ввинчивался в немецкого солдата?
Подумав об этом, медленно опустил голову, зарылся лицом в пожухлую траву. Запахло полынью и мазутом, подбородком уперся во что-то острое, как гвоздь, но позы не менял, чтоб не всколыхнуть ни одной былинки, могущей демаскировать его. Вынудил себя к спокойствию; может, это состояние передастся и часовому. Лежал, прислушиваясь, не послышатся ли приближающиеся шаги. Время шло, а шагов не было слышно. Попробовал еще раз взглянуть вперед, был почти уверен, что немец за это время сменил позу. На скамье маячила знакомая серая фигура. Всмотрелся в нее пристальнее.
Их взгляды снова встретились. Теперь два противника упрямо глядели один на другого, будто вели молчаливое соревнование на выдержку. Сложилась исключительная ситуация. Если караульный действительно заметил что-то подозрительное, то почему он не реагирует на это? А может, он ничего не приметил, просто задумался, уставясь одну точку? Выходит, что надо запастись терпением и ждать. К тому же Арсен уже принял решение: если его обнаружат, то он не станет ползти дальше, а, вскочив, швырнет гранаты отсюда. Взрывом трех противотанковых гранат подорвет хотя бы одну цистерну, пожар перекинется на другие, и в суматохе, в дыму он сумеет скрыться.
На этот раз не от страха, а ради предосторожности опустил голову в траву. Лежал, упершись лбом в кулак левой руки. Перед самыми глазами копошился муравей, таща дохлого червячка. Когда червячок застрял в густом кустике травы, муравей некоторое время буксовал лапками в песке, потом отступил, обошел кустик стороной. «Заготавливает корм на зиму», — подумал Поддубный. И суетливые муравьи, и земля, и сухая трава — все оказалось Арсену таким безмерно родным, своим, эта же земля не где-то под Гамбургом или Берлином, а в нашем Киеве. Неужто она не расступится, не спрячет в своем лоне парня с Шулявки, если вдруг над ним нависнет смертельная опасность? Родная земля спасет. Она придаст ему сил. С нею он станет непобедимым, как мифический Антей.
Но что же происходит там, у караульного помещения? Невесть чем успокоенный, Поддубный снова осторожно поднял голову. Первое, что он увидел, это пустое место на скамье, где только что сидел у караулки немец. Потом... Потом его словно пронзил электрический ток. Обойдя деревянные ящики, аккуратно сложенные перед караулкой, часовой шел сюда. Значит, он что-то заметил. Шел, правда, не торопясь, ничем не обнаруживая своих агрессивных намерений. «Подожду, пока приблизится к цистернам, уничтожу и его. А пока немцы опомнятся, можно далеко уйти». Не сводя глаз с часового, который все приближался, Поддубный уперся коленями в землю, Подтянул руки к груди, чтобы в нужный момент разжать их, как пружины, и вскочить на ноги. Очевидно, в такой позе застывает тигр перед прыжком на свою жертву. К границе, за которой раздастся земля, разверзнется у его ног пропастью, часовому осталось пройти шагов тридцать. Дряблое лицо его строго, но спокойно, автомат не наготове. И в самом облике солдата ничего угрожающего нет.