Поддубный вдруг подумал: «А что, если здесь будет и мой конец?..» В груди стало пусто и холодно, как тогда, когда впервые прыгал с парашютом. Пальцы сжались, по телу разлилась томительная слабость. Но состояние депрессии продолжалось недолго. Вспомнились слова Вали Прилуцкой. «Если мне и придется умирать за наше дело, — однажды сказала она, — я мысленно взвешу на весах свое маленькое «я» и судьбу всего нашего народа. Что перевесит? Разумеется, второе. И тогда, знаю, умирать будет легче. Поступайте и вы так». Что бы ни случилось, но трусом он никогда не станет. Ни родителям, ни друзьям не придется краснеть за Арсена Поддубного. Да и врагам он не позволит тешиться над собой. Черта с два! Достойно умереть так же важно для человека, как и достойно жить.
Часовому осталось пройти еще шагов двадцать...
Нет, умереть не штука, надо во что бы то ни стало выжить, чтобы продолжать борьбу. Выполнить первую боевую операцию и погибнуть? Это же безрассудно. Пока они с часовым один на один — силы равны. Да еще же есть и гранаты. Только бы самого не зацепило во время взрыва. Хочется верить, что не зацепит. Он сразу же бросится на землю, и земля прикроет его.
Часовой был уже шагах в десяти...
Поддубный крепче стиснул круглую ручку гранаты. Боялся, что нервы не выдержат и он сорвется преждевременно. Да, кольцо! Не забыть выдернуть кольцо! Приготовился...
— Иоган! — вдруг прокричал звонкий голос от караулки.
Часовой обернулся. Гитлеровец, который вышел на ступеньки караульного помещения, позвал его взмахом руки. Позвал и скрылся в помещении.
Поддубный по-пластунски двинулся вперед. Часовой был уже далеко, он не оглядывался. Вскоре над головой у Арсена зачернело тяжелое брюхо цистерны. В последний раз бросил взгляд на караулку. Там никого не было. Цепкими пальцами прикрепил гранаты к железной раме и, убедившись, что все сделал правильно, двинулся в обратный путь. Чувство смертельной опасности прошло, его сменила радость. Посмотрел на караульное помещение — все еще никого. Убедившись, что за ним не следят, во весь дух пустился бежать...
Третьяку и Павловскому казалось, что прошли часы, а не сорок минут, пока наконец появился Поддубный. Колени и локти его были в земле, утиный нос в какой-то желтой пыльце, на лбу размазаны грязные потные потеки. Возбужденно, но негромко он сказал:
— Порядок! — и выхватил из рук Третьяка шнур.
В этот момент со стороны нефтебазы донесся нарастающий гул моторов, выкрики, лязг железа. Поддубный не вытерпел и приподнялся, хотел посмотреть, что там происходит. Оказалось — на базу приехали грузовики с пустыми железными бочками, подъехали к цистернам, где уже со шлангами в руках суетились разливщики горючего. Поддубный набрал полную грудь воздуха, насколько позволяли ему могучие легкие, крепко сжал в кулак пальцы и изо всей силы рванул на себя натянутый, как тетива, шнур...
Вулканической силы взрыв, казалось, всколыхнул весь Киев. Теперь надо было уходить. Оглохнув от взрыва, хлопцы, пригибаясь к земле, побежали вдоль Лыбеди к Караваевым дачам. Слева их прикрывала высокая насыпь станции Киев-Пассажирский (прикрывала, конечно, не весьма надежно, потому что и там дежурила немецкая охрана), справа — сады и огороды жителей Борщаговской улицы, тянувшейся вдоль железной дороги. Когда готовили операцию, условились, что уходить будут поодиночке, но сейчас, словно забыв эту важную деталь, бежали все вместе. Выручил счастливый случай. На изгибе узкой тропки Поддубный или Павловский ненароком сшибли Третьяка с ног, тот отстал от них и только тогда понял, что не надо догонять товарищей, а наоборот — немедленно свернуть в сторону. Через минуту он затерялся в лабиринте кривых улиц и переулочков селения. То же самое сделали вскоре Поддубный и Павловский.
Остальную часть пути они должны были пройти спокойно, не спеша, чтобы не привлечь к себе внимания. Но это оказалось нелегким делом. Каждый с опаской думал, что за ним гонятся или следят, что от него пахнет бензином и гарью... Поэтому рука невольно сжимала в кармане пистолет.
...Двое суток на территории нефтебазы клокотал пожар и багровое зарево, как развернутое знамя, высоко поднималось над Киевом.