Начальник сам пошел к дежурному. И пока он шел по коридору, почему-то в голову лезли совсем посторонние мысли — о том, что теперь уж в отпуск он не пойдет и долго, наверное, не увидит реки Ужи. И зря он отправил туда удочки.
Комната дежурного тряслась от хохота.
— Вы это чего? — спросил начальник.
— Да вот, комика привели! — вскочивший дежурный пытался согнать с лица веселость и придать ему подобающее моменту выражение.
Начальник оглянулся. Со скамейки для задержанных поднялся человек.
— Ага, значит, ты здесь самый главный? — Язык у задержанного заплетался, казалось, что тот говорит с полным ртом.
— Возможно.
— А ты неприятности любишь?
— Нет, — думая о своем, ответил начальник.
— Тогда отпусти меня.
— Это ж почему? — удивился он, словно только что увидел задержанного.
— Работа у меня такая. Не отпустишь — не миновать тебе беды.
За спиной начальника сдавленно прыснул дежурный. Милиционеры у входа беззвучно хохотали, прикрыв рты ладонями.
— Ты кто ж такой: полярник, летчик-герой?..
— Почище их буду… — Человек, покачнувшись, схватился за угол скамейки. — Не выпустишь, утром люди дознаются, придут сюда, большую неприятность сделают.
— Какие люди? Что ты болтаешь? — раздраженно бросил начальник.
— Я пивной палаткой заведую на прудах. В шесть утра открываю. Ко мне люди со всего города приезжают. Приедут сейчас, а меня нет. Где, спросят, Иван Карпыч? В милиции. Вот тогда они прямо к тебе.
— Никто к тебе нынче, Иван Карпыч, не придет.
— А я и по выходным торгую!
— Никто не придет к тебе. Потому что война началась…
Начальник увидел вмиг протрезвевшее лицо задержанного, встревоженные глаза милиционеров.
— Новиков, этого пивного негоцианта оштрафуй и выпусти, и срочно весь личный состав — по тревоге в управление.
Он вышел во двор. Над Москвой начался первый военный рассвет.
На всю жизнь, наверное, запомнится это утро. Пьяненький Иван Карпыч, дождевые тучки, собирающиеся в предрассветном небе, и Москва… теплая от сна и такая беззащитная на первый взгляд.
Данилов
Данилов вышел из кабинета и в приемной еще раз перечитал рапорты.
«Ишь ты, — он покрутил головой, — ишь ты, на фронт! Ну ладно, Муравьеву простительно. Совсем еще мальчишка, а Шарапов? Взрослый человек, а туда же». Он вышел в коридор, под ногой запела половица. «Хорошая примета. Иногда идешь, нарочно ее ищешь, а тут — на тебе, сама».
Пол в коридоре угрозыска был наполовину паркетный, наполовину из крашеных половиц. Одна из них скрипела, как только на нее ступишь ногой. Прозвали ее «певуном». Считалось, что если тебя вызвали «на ковер», то именно эта половица «приносит счастье». Но даже «певун» не радовал сегодня Данилова. Хотя, впрочем, день начался не так уж неудачно.
Рано утром к дежурному по МУРу явился бывший домушник Мишка Костров. Явился сам, сам, ожидая Данилова, написал о всех последних «делах» и в конце просил отправить его на фронт. Данилов знал Мишку не первый день и чувствовал: Костров что-то скрывает.
У дверей своего кабинета Данилов немного постоял, словно решая, зайти или нет. В комнате пахло застоялым табачным дымом. Даже открытое окно не помогало. Казалось, что стены и потолок навечно впитали в себя этот прочный и горький табачный дух.
Зазвонил телефон.
— Данилов, — зарокотал в трубке голос заместителя начальника МУРа, — Данилов, ты знаешь, что составляют списки семей для эвакуации? Как у тебя?
— Что у меня?
— С семьей как?
— Без изменений.
— Я не об этом, ты жену думаешь эвакуировать?
— Нет.
— Ну смотри…
Иван Александрович положил трубку. Эвакуировать Наташу. Конечно, хорошо бы. Да только она об этом и слышать не хочет. На второй день войны пошла учиться на курсы медсестер РОКК. Он пытался было начать этот разговор. Да куда там!