– Добавки? – улыбнулась тётя Варя.
– Ага! – улыбнувшись так широко, как это позволял рот, закивали друзья.
– Не в коня корм, не в коня корм! Господя, кто в вас всё помещается то! – добродушно закачала она головой и не переставая причитать, плюхнула каждому ещё по две поварёжки в тарелки.
Руки сразу зажгло, ребята взялись за края. Вернувшись за стол и выждав момент, когда тётя Варя скрылась в глубине кухни, а остальные пацаны разошлись, ловко и быстро перевалили кашу в пластиковый контейнер – ещё в прошлом году украденный с кухни, – чай вылили в большую кружку-термос – подарок от дяди Вити Вовчику на прошлый день рождения; обернули всё это полотенцем и помчались скорее на улицу. Не было времени дожидаться вечера.
Дядя Витя с самого утра уехал по делам в город, тётя Варя до самого обеда не покажется с кухни, а воспитательница – молоденькая Катя – не поднимала глаз с телефона. В силу молодости, ей было простительно, что она не могла оторваться от светящегося экрана. Сразу два ухажёра писали ей, оба нравились и она мучительно пыталась подстроить свидания так, чтобы встретиться с обоими. Выстукивая пальцами ответ она гадала, куда же они пойдут и какие на этот раз будут подарки. В общем и целом, следить за детьми ей удавалось лишь в четверть одного глаза.
Чтобы не ввести любопытствующих слушателей в заблуждение, надо сказать, что детский дом, в котором жили наши друзья, не отличался казарменными правилами, но и не распускал своих воспитанников. За ними не было строгого догляда, но взрослым удавалось их контролировать без навязчивых правил. Получалось это благодаря преданности и любви к своим воспитанникам; чувствуя её дети сами понимали границу своим шалостями и не переступали её.
Не менее удивительным было то, что мальчишки, а здесь жили только мальчишки, любили взрослых, считая дядю Витю если не отцом, то кем-то кто имеет полное право его замещать, а значит быть непререкаемым авторитетом. Тётя Варя же оставалась для всех любимой тётей, а Катя – старшей сестрой. Бывало даже так, что мальчишки успокаивали её, когда личная жизнь давала очередную пощёчину, что случалось часто из-за её романтичного и влюбчивого характера.
Однако самым странным было то, каким образов появился этот детский дом. Рождению своему он был обязан столь меркантильной публике, желающей за его счёт улучшить свой имидж в обществе, что фактом такого появления он должен был стать химерой, сжирающей заживо своих воспитанников. Не стал же таким благодаря Виктору Петровичу, человеку с живым сердцем, огромной самоотдачей и безбрежной любовью к детям. Он стал фильтром, перед человеческой корыстью, не допуская её до детей. Пусть ему удавалось воспитывать не более дюжины мальчишек, но «в малых делах человеческого больше, чем в больших», – так говорила его мама, усыновив его, так считал и он.
Благодаря любви, на которою чутко реагировало сердце брошенных неразумными родителями сыновей, в доме царила атмосфера доверия. Пусть и взбалтываемая частенько проказами шкодящих детей. Наказания, конечно, были, но до жестокости не доходило. Только строгость внушения и веское слово Виктора Петровича.
Сейчас же он уехал и три цепочки следов на свежем снегу – две покрупнее, а одна поменьше – протянулись от дома, к заднему двору. Затем было видно, как мальчишки их оставившие перепрыгнули невысокий забор и, оказавшись уже на территории соседского дома, где жила высокомерная семья преуспевающих банкиров, они пропадали где-то в зарослях вишни.
Хруп, хруп, хруп. Только и слышался хруст снега.
Если вы не знали этих мальчишек, то вам бы показалось странным, что из зарослей никакие следы дальше не вели, зато они появлялись вновь каким-то чудом на противоположной стороне дороги около ещё одного частного дома, стоявшего как раз напротив их приюта. Однако ничего странного в этом не было. Таким крюком друзья избавлялись от возможной слежки.
Хруп!
Здесь друзья замешкались. По следам было видно, как они топтались около калитки. Это могло свидетельствовать в пользу того, что Вовчик, Лёха и Денчик, рискуя быть обнаруженными, устроили важное совещание.
– А я тебе говорю, – прилагая весь авторитет своего возраста – всё таки целый месяц старшинства над Лёхой! – не соглашался Вовчик, – что нельзя идти, как мы ходили раньше, потому что снег нас с головой выдаст.
– Согласен, согласен, согласен! – подпрыгивая кричал Денчик. Он замёрз. Забыв, что уже наступила зима, он так же забыл надеть тёплые колготки под брюки. Если уж совсем быть откровенным, то он не забыл, а не захотел. Ведь это же было не честно! Лёха и Вовчик уже давно ходили как самые настоящие взрослые: в чёрных кальсонах и шерстяных носках с рисунком ёлочкой или кубиками, лишь ему всё ещё покупали колготки, как будто он был каким-нибудь ясельником.