Да, может быть, все бы так и кончилось, если бы его слуга, более вспыльчивый, чем он, не бросился на обидчика и не ударил его изо всей силы кулаком прямо в середину лица и не надавал ему тумаков куда попало. Раппиньер напал с тыла и начал работать кулаками как человек, который был обижен первым. Родственник его противника принялся за Раппиньер а таким же манером. Этот родственник был осажден приятелем Раппиньера, чтобы отвлечь его внимание. На этого бросился другой, на этого другого еще другой. Наконец все, кто был в комнате, приняли в этом участие. Один ругался, другой отругивался и все дрались. Трактирщица, видя, что ломают мебель, наполнила воздух жалобными воплями.
Вероятно, все бы они погибли от ударов, наносимых табуретками, ногами и кулаками, если бы несколько городских судейских чиновников, которые прогуливались по рынку с манским сенешалем,[47] не прибежали на крики. Некоторые советовали вылить на бойцов два-три ведра воды, — и средство, может быть, подействовало бы, — но те, уставши, сами перестали. Кроме того, двое отцов капуцинов,[48] бросившихся из милосердия на поле брани, если и не установили между сражающимися прочного мира, то, по крайней мере, согласили их на перемирие, во время которого можно было договориться, несмотря на попреки с обеих сторон.
Комедиант Дестен делал кулаками подвиги, о которых и посейчас говорят в городе Мансе со слов двух юношей, начавших ссору, которыми он особенно занялся и которых он избил нещадно, а также и еще кое-кого из противной стороны, кто вышел из строя после первых же ударов. В драке он потерял свой пластырь, и все увидели, что он столь же хорош лицом, как и сложением.
Окровавленные рожи обмыли свежей водой, разодранные воротники переменили, поставили несколько припарок и кое-что зашили. Мебель расставили по местам, хотя и не в прежней целости. Наконец скоро не осталось и следов побоища, кроме неприязни, проглядывавшей на лицах одних и других.
Бедные комедианты пошли за Раппиньером, одержавшим победу. Только они вышли из игорного дома на рынок, как были окружены семью или восемью молодцами с обнаженными шпагами. Раппиньер, по своему обычаю, испытал много страху, и могло бы быть хуже того, если бы Дестен великодушно не бросился, чтоб защитить его от удара шпаги и, может быть, самому быть пронзенным; однако ему не удалось ее отбить, и он был легко ранен в руку. Тогда он выхватил свою шпагу — и в мгновение две шпаги полетели на землю; он раскроил два-три черепа, рубил по ушам и так озадачил господ, устроивших засаду, что все присутствующие признали, что им не приходилось видеть такого храбреца. Эта неудачная засада была устроена Раппиньеру двумя дворянчиками, один из которых был женат на сестре начавшего драку ударом ракеты.
Вероятно, Раппиньер был бы убит, если бы господь не послал ему храброго защитника в лице нашего храброго комедианта. Эта услуга тронула его каменное сердце, и, чтобы не позволить бедным остаткам разбредшейся труппы остановиться в гостинице, он повел их к себе, где возница сложил комедийное барахло и отправился в свою деревню.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
в которой продолжается рассказ о господине Раппиньере и о том, что произошло ночью у него в доме
Госпожа Раппиньер[49] встретила гостей множеством комплиментов, так как была светской женщиной и старалась быть как можно более обходительной. Она не была дурна собою, но так худа и суха, что ни разу не могла снять пальцами нагара со свечи, чтобы не обжечь их. Я мог бы рассказать о ней сотню необычайных вещей, но боюсь, как бы это не было слишком длинно.
Очень скоро обе дамы так подружились, что называли одна другую «дорогая моя» и «душа моя». Раппиньер, который в хвастовстве не уступал городскому цирюльнику,[50] сказал, входя, чтобы слуги шли на кухню и готовили скорее ужин. Однако это было чистым бахвальством: кроме старого слуги, который и лошадей чистил, в дому были только девушка-служанка да хромая старуха, злая, как собака. Его тщеславие было, однако, наказано большим конфузом. Он ел обычно в трактире на счет глупцов, а его жена и его прислуга принуждены были ограничиваться кислыми щами, по местному обычаю. Желая похвастаться перед гостями и угостить их, он хотел незаметно за своей спиной передать несколько монет слуге, чтобы тот принес чего-нибудь поужинать; но, по вине ли слуги или господина, деньги упали на стул, на котором он сидел, а со стула на пол. Раппиньер побагровел, жена покраснела, слуга клялся, Каверн улыбнулась, Ранкюн, видимо, не заметил, а что касается Дестена, я хорошо не знаю, какое впечатление это произвело на него. Деньги были подобраны, и в ожидании ужина, начали разговор. Раппиньер спросил Дестена, почему он безобразит лицо пластырем. Тот ему ответил, что этому есть причина и что, будучи принужден по одному случаю перерядиться, он старался скрыть от своих недругов и лицо.
47
49
50