Комический роман

Когда прибыли наши комедианты, комната комедианток была уже полна самыми пылкими городскими волокитами, из которых некоторые уже поостыли от холодного приема. Они все сразу говорили о комедии, о хороших стихах, об авторах и романах. Никогда не было такого шуму в комнате, кроме той, где ругаются. Поэт шумел больше всех; окруженный двумя-тремя городскими остряками, он изо всех сил клялся, что кутил с Сент-Аманом[75] и Бейсом[76] и что в покойном Ротру[77] потерял хорошего друга. Каверн и ее дочь Анжелика приводили в порядок свои костюмы с таким спокойствием, будто в комнате никого не было. У Анжелики время от времени пожимали или целовали руки, потому что провинциалы большие рукоцелователи и рукопожиматели.[78] Но от крайностей этих любезников спасала она себя то пинком, то пощечиной, то укусом, смотря по обстоятельствам. Она не была бесстыдницей, но ее веселый и свободный нрав не позволял ей с ними церемониться; впрочем, она была умная и порядочная девушка. Мадемуазель Этуаль была иного характера: не было в мире более скромной девушки и более мягкого характера; она была столь вежлива, что не могла прогнать из своей комнаты всех этих льстецов, хотя ее вывихнутая нога сильно болела и сама она очень нуждалась в отдыхе. Совершенно одетая, она сидела на постели, окруженная четырьмя или пятью самыми отчаянными любезниками, оглушавшими ее бесчисленными двусмысленностями, называемыми в провинции остротами,[79] и часто улыбалась вещам, которые ей совсем не нравились. А в этом-то и заключается одна из неприятностей ремесла, которое заставляет смеяться и плакать, когда хотят делать совсем другое, и уменьшает для комедиантов удовольствие представлять королей и королев и слушать, как им говорят, что они прекраснее дня, а находить в этом более половины лжи, — или что они молоды и красивы, когда они уже состарелись на сцене, а их волосы и зубы составляют часть их туалета. Об этом можно рассказать еще многое, но надо приберечь и использовать в разных местах книги, чтобы разнообразить рассказ.

Вернемся к бедной мадемуазель Этуаль, осажденной провинциалами, самыми надоедливыми в мире людьми, большими болтунами, а иногда и слишком наглыми, среди которых были и только что окончившие коллеж. В числе других был и небольшой человечек, вдовец, адвокат по профессии, который занимал небольшую должность в соседнем небольшом судебном округе. После смерти своей маленькой жены он грозил всем городским женщинам, что женится опять, а духовенству всей провинции — тем, что пойдет в священники и благодаря прекрасным проповедям станет прелатом. Это был самый большой из малорослых дураков, которые странствовали по свету со времен Роланда.[80] Он учился всю свою жизнь, и хотя учение ведет к познанию истины, он был лжив., как холоп,[81] самонадеян и упрям, как педант, и достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным[82] королевской полицией, если бы это лежало на ее обязанности. Когда Дестен и его товарищи вошли в комнату, он, не дав им даже времени притти в себя, предложил прочитать пьесу своего сочинения под заглавием: «Подвиги и деяния Карла[83] Великого, произведенные в двадцать четыре дня». У всех присутствующих от этого встали волосы дыбом, и Дестен, сохранивший несколько рассудок среди всеобщего ужаса, в который повергло всех это предложение, сказал ему улыбаясь, что, вероятно, до ужина выслушать его нельзя будет.

Ночь в трактире

— Хорошо, — ответил тот; — тогда я вам расскажу историю, взятую мною из одной испанской книги,[84] которую мне прислали из Парижа; из нее я хочу сделать настоящую пьесу по всем правилам.[85]

Два-три раза меняли разговор в надежде спастись от истории, которая, думали, будет подражанием сказке об Ослиной Коже;[86] но человечек не падал духом, и сколько раз он ни начинал свою историю, из-за того что ее прерывали, а все-таки заставил себя выслушать, — да в этом совсем и не раскаивались, потому что история показалась довольно занятной, и плохое мнение, которое имели о всех произведениях Раготена[87] (так звался наш карлик), изменилось. Вы найдете эту историю в следующей главе, но не такой, как ее рассказал Раготен, а такой, как я смог ее рассказать со слов одного из его слушателей: Итак, здесь говорит не Раготен, а я.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ История о любовнице-невидимке

75

Сент-Аман (Saint-Amant), Марк-Антоний Жерар (1591—1661) — французский поэт, член Академии, посетитель отеля Рамбулье, автор, с одной стороны, изысканных од и сонетов, с другой — плутовских и вакхических стихов. В годы издания «Комического романа» достиг вершины славы. Приятель Скаррона.

76

Бейс, Шарль (Beys, 1610—1659) — поэт, автор нескольких комедий в том числе «Сумасшедшего дома» (L’hôpital des fous), учитель и друг Скаррона. Скаррон и Бейс сошлись не только на почве поэзии, но и на почве общей их любви к вину и веселью. Лоре в своей «Исторической музе» (Muse historique, 1659) говорит, что Бейс прославился тем, что хорошо ел и пил.

77

Ротру, Жан (Rotrou, 1609—1650) — драматург, друг Корнеля; был одним из пяти поэтов, состоявших на жалованьи у Ришелье. В своих пьесах, пользовавшихся огромным успехом, подражал испанцам, давая последовательное развитие действия, удачные характеристики, большое напряжение, но в то же время прибегая к насильственным и кровавым развязкам.

78

«рукоцелователи и рукопожиматели» — endémenés et patineurs — слова, часто употребляемые Скарроном (см. главу X или его «Печальные послания» — L’Epître chagrine).

79

«...двусмысленностями, называемыми в провинции остротами». — Скаррон, сам не всегда достаточно строгий в выборе шуток, тем не менее не любил острот (les pointes), которые были в ходу в первой половине XVII. века. Сирано де Бержерак, классик остроты, упрекает его в том, что он «дошел до такой степени скотства... что изгоняет остроты из состава произведений» («Письмо против Ронсара» ).

80

Роланд — т. е. «Неистовый Роланд» (Orlando furioso) — поэма Ариосто, вышедшая в 1532 году.

81

«...он был лжив, как холоп...» — Этот выпад, выглядит безобидным в сравнении с другими выпадами; того времени, в которых зло осмеивали педантов. Педант — любимый тип старой комедии и сатирического рамана XVII века; в те времена он внушал такое же отвращение, как позднее буржуа. Ларивей, Сирано, Ротру, Мольер и сам Скаррон (в комедии. «Причуды капитана Матамора» — Les Boutades du capitain Matamore) выводили его на сцену с безжалостным остроумием, как комический персонаж. В романах Сореля «Франсион» и Гез де Бальзака «Дряхлый волокита» (Barbon) он зло осмеян. Ришелье в своем словаре называет педантов «двуногими домашними животными».

82

«достаточно плохой поэт, чтобы быть удушенным...» — намек на стихи Буало о плохих поэтах:

От них скучает и король и двор, И нет еще закона до сих пор, Чтоб запретить читать таких поэтов Или писать поэтам запретить. (Сатиры, IX)

83

«Подвиги и деяния Карла...» — Выпад против длинных пьес, как, например, «Чистая и верная любовь Феагена и Хариклеи» (Les chastes et loyales amours de Theagène et Chariclée 1601) Гарди, в восьми драматических поэмах, и другие, менее длинные. В Испании в 1633 году перед королем и королевой была дана драма «La Mort du roi de Suède» (Смерть шведского короля), представление которой продолжалось двенадцать дней («Gazette de France» от 12 февраля 1633 г.).

84

«...историю, взятую мной из одной испанской книги...» — действительно, новелла, которую рассказывает Раготен («История о любовнице-невидимке»), взята из сборника 1640 года (Alivios de Cassandra» (Утешения Кассандры) испанского писателя Солорцано (Alonzo de Castillo Solorzano); она представляет собою близкое изложение, почти перевод третьей новеллы этого сборника: «Los Efectos que haze Amor» («Действия, которые производит любовь»).

85

«...пьесу по всем правилам» — т. е. по правилам классической драматургии, с сохранением единства времени, места и действия.

86

«Сказка об Ослиной Коже». — Речь идет, конечно, не о сказке Перро (Perrault), которая появилась только в 1694 году. Валькенар в «Письмах о происхождении феерии и сказок о феях Перро» (Lettres sur l’origine de la féerie et des contes de fées à Perrault; 1826) установил, что легенда об Ослиной Коже (Peau d’Ane) гораздо более раннего происхождения и была весьма популярна уже до Перро, хотя и не была обработана в каком-либо произведении, до того, как Перро стилизовал ее сначала в стихах, а затем в прозе. Многие из писателей упоминают об этой сказке: кардинал Ретц, друг Скаррона, в своих мемуарах, Буало в «Рассуждении о Джокондё» (Dissertation sur Joconde, 1669), Мольер в «Мнимом больном» (акт II, сцена 1-я), Лафонтен в «Могуществе басен» (Le Pouvoir des Fables), a Скаррон не только в «Комическом романе», но и в «Вергилии наизнанку» (Vigrile travesty, книга 2-я), наконец сам Перро в его «Параллели между древними и современниками» (Parallèle des anciens et des modernes, 1688).

87

Раготен — Ragotin — коротышка, плохо сложенный, толстый, с длинными руками. Слово godenot, которое мы перевели словом карлик, буквально значит — деревянный чурбан, отесанный в виде человеческой фигуры, которым фокусники забавляли мелкий люд и который изображал физически уродливых людей (Леру. «Комический словарь»). Манские хронисты свидетельствуют, что прототипом Раготена был Рене Денисо, королевский адвокат при манском суде, умерший в 1707 году (Лепеж. «Манский словарь» — Lepaige. «Dictionnaire du Mans»).