Спад революционной борьбы
В середине 1921 года, когда состоялся II конгресс, революционное движение потерпело поражение в том, что оно не смогло успешно распространиться по всему миру, выйти за границы бывшей Российской империи. Этот факт вынудил руководство Коминтерна занять более осторожную позицию и настаивать на необходимости серьезной подготовки перед попыткой захватить власть. В тезисах «Мировая ситуация и наши задачи» III конгресс признал, что первый период послевоенного революционного движения оказался в значительной мере завершенным13, и объяснил это тем, что мировая революция не развивается «по прямой»14. В тезисах говорилось о том, что большая часть рабочего класса все еще находится вне сферы влияния коммунистов. Они поставили главную задачу перед Интернационалом завоевать на свою сторону большинство рабочего класса и направить его самую активную часть на непосредственную борьбу с буржуазией15. Лозунгом III съезда стали слова «К массам!».
По прошествии лет Коминтерн стал еще менее оптимистичным. Хотя IV конгресс в 1922 году настаивал на том, что кризис в капиталистическом мире продолжается до сих пор, он признал, что коммунистические партии все еще были далеки от достижения своей важной цели: убедить большинство пролетариата следовать по коммунистическому пути16. V конгресс 1924 года признал, что с 1921 года буржуазия практически повсеместно провела успешное наступление на пролетариат по всем фронтам17. Пятый пленум ИККИ, состоявшийся в марте 1925 года, пошел дальше, обратив внимание на «некоторую частичную стабилизацию» капитализма18. Шестой пленум (февраль – март 1926 года) подтвердил тот факт, что капитализм сумел частично преодолеть серьезный кризис первых послевоенных лет. Все же шестой пленум настаивал на том, что стабилизация капитализма была лишь временной и весьма сомнительной19. По существу, она основывалась на трех факторах: неслыханном давлении на массы в капиталистических странах, увеличившейся эксплуатации колоний и на американских займах, предоставленных европейским государствам, что, по мнению пленума, означало порабощение Америкой Европы20. Седьмой пленум (ноябрь – декабрь 1926 года) и восьмой пленум (май 1927 года) также признали лишь частичную и временную стабилизацию в капиталистическом мире.
Наряду с признанием Коминтерном периода наступления отлива революционной войны и достижения частичной стабилизации в капиталистическом мире была разработана тактика единого фронта. Широкое обсуждение новой тактики проводилось в форме тезисов «Единый рабочий фронт», принятых IV конгрессом в 1922 году21. Единый фронт предусматривал временный союз между широкими массами трудящихся (коммунистами и некоммунистами) с целью решения непосредственных требований и ближайших целей, которые принесут пользу пролетариату, например улучшение условий труда. Этой тактикой Коминтерн надеялся достигнуть стратегической цели: объединения рабочего класса под руководством коммунистов. В тактике единого фронта не говорилось о том, что коммунистические партии должны отказаться от своей независимости, и при этом она не означала отказа от планов коммунистов относительно полного контроля над революционным движением. Но бескомпромиссное единовластие Коминтерна в первые годы его существования было заменено более гибким подходом к некоммунистическим пролетарским организациям. В этой связи важно отметить, что, хотя Коминтерн и придерживался тактики единого фронта вплоть до своего роспуска в 1943 году, она осуществлялась по-разному. Вообще говоря, существовавшие две формы единого фронта сменяли друг друга на протяжении истории Коминтерна. Одна форма, названная единым фронтом «снизу», была попыткой достигнуть единения рабочего класса посредством отделения рабочего некоммунистического движения от своего руководства в лице социалистов, анархистов или анархо-синдикалистов и подчинение его коммунистическому руководству. Эта форма единого фронта всегда характеризовалась злобными нападками и бескомпромиссной позицией по отношению к лидерам – представителям других, некоммунистических партий, утверждающим, что они являются представителями рабочего класса. Альтернативной формой был единый фронт «сверху», который принимал и действительно искал сближения, хотя и временного, с некоммунистическими лидерами в пролетарском движении. Какая форма единого фронта использовалась в каждый конкретный момент, зависело от преобладающего настроения и общей политики, проводимой Коминтерном в тот момент. В колониальных странах аналогом единого фронта выступило сотрудничество между коммунистическими партиями и антиимпериалистически настроенной национальной буржуазией. Самым знаменитым примером такого сотрудничества может служить взаимоотношение между Коммунистической партией Китая и партией Гоминьдан с 1924 по 1927 год22. Это сотрудничество не увенчалось успехом, потому что в 1927 году Чан Кайши совершил переворот и обрушился с террором на коммунистов. Как мы увидим дальше, это привело к радикальным переменам во взглядах Коминтерна относительно проблем колониальных восстаний.
Следует отметить, что, несмотря на эти перемены, революционное движение в Китае становилось все более важным в глазах Коминтерна. В отсутствие каких-либо побед в капиталистическом мире растущие беспорядки и восстания в Китае были очень внушительными и, безусловно, многозначительными с точки зрения Коминтерна. Восьмой пленум в мае 1927 года, дав характеристику положения в мире, заметил, что роль революционного движения в капиталистических странах уменьшилась, заявив при этом о важности китайской революции. Пленум разделил мир на два лагеря: «в одном – Союз Советских Социалистических Республик и революционный Китай; в другом – остальной капиталистический мир». СССР и революционный Китай стали опорой революции в международном масштабе. «Значение китайской революции для мирового пролетариата огромно». Согласно мнению восьмого пленума, победа революции в Китае явилась бы для рабочих и крестьян мощным стимулом в революционизации всего мирового рабочего движения. Она объективно создала бы революционную ситуацию для широкомасштабного выступления народных масс во всем мире23. Если когда-то в прошлом большевики в экономически отсталой Российской империи любили поразмышлять о влиянии успешно свершившейся российской революции на пролетариат в более передовых капиталистических странах, то в конце 20-х годов XX века Коминтерн стал говорить о еще более серьезном воздействии, вызванном революциями в колониальных странах, на коммунистическое движение в остальном мире.
Советский Союз и правящая коммунистическая партия укрепили свой авторитет и упрочили свое и без того значительное положение в теоретических материалах Коминтерна в этот период. Два события иллюстрируют это положение. Первое событие свидетельствует о том, что Советский Союз стали расценивать не как страну отсталую в экономическом отношении, которая временно стала лидером в мировом революционном движении, но как жизненно необходимый оплот революции, которому мировое революционное движение должно оказывать всемерную поддержку и защиту. Это изменение в отношении к СССР, по мнению Э. Карра, проявилось на IV конгрессе в 1922 году. Для коммунистов в других странах поддержка СССР стала главной обязанностью истинного революционера. Со времени IV конгресса об этом можно было заявлять открыто24. В отношениях между Советским Союзом и мировым революционным движением был принят принцип взаимных обязательств, который с тех пор должен был оставаться неизменным25. Это интересное, жизненно важное заверение будет пересмотрено после 1928 года. Конечно, верно то, что сначала Коминтерн расценивал лидерство Советской России в мировом революционном движении как временное и твердо верил, что это лидерство скоро перейдет к более развитым в промышленном отношении странам Запада, скорее всего к Германии. Действительно, в одной резолюции, принятой на III конгрессе Коминтерна, было упомянуто о помощи, которая будет оказана немецким рабочим классом России после того, как победа немецких коммунистов приведет к объединению сельскохозяйственной России и индустриальной Германии26. Чрезвычайно интересны в этой связи комментарии по этой теме, данные Троцким на III конгрессе Коминтерна, по поводу неизменности российской гегемонии в мировом революционном движении: «Да, товарищи, мы сделали нашу страну оплотом мировой революции. Наша страна все еще является очень отсталой, варварской...