Молодой человек, неплохо говоривший на немецком и пронизанный идеями национализма, пришелся по душе керивныку[64]. Последний с пристрастием расспрашивал его о нём самом, об участии в борьбе с Советами и положении дел на Украине.
Результатом стало направление Судоплатова на три месяца в нацистскую школу в Лейпциге, где он познакомился с рядом оуновских руководителей. Их тоже заинтересовал новый сподвижник, пришлось рассказать легенду[65]. По ней достойный племенник своего дяди состоял на Харьковщине в банде, сражаясь против большевиков с комиссарами, а потом находился в подполье, сжигая сильрады[66] и убивая коммуняк.
— Настоящий герой, — переглядывались эмигранты.
Встречи же с Коновальцем продолжились, последний поделился планами. К ним относилась подготовка административных органов для ряда областей Украины, которые предполагалось освободить в ближайшем будущем, причем украинские националисты должны были выступать в союзе с немцами.
Помимо этого Павел знал, что в их распоряжении уже имеются две бригады, в общей сложности около двух тысяч человек, которые предполагалось использовать в качестве полицейских сил в Галиции, входившей тогда в состав Польши.
— Мы наведем на исконно украинских землях порядок! — выпячивал Коновалец подбородок. — А всех москалей, пшеков и жидов возьмем к ногтю! — грозно потрясал он кулаком.
В эти моменты Павлу хотелось дать ему в морду, но приходилось изображать восторг.
Оуновцы всячески пытались вовлечь нового соратника в борьбу за власть, которая шла между двумя их главными группировками: «стариков» и «молодежи». Первых представляли Коновалец и его заместитель Мельник, а «молодежь» возглавляли Бандера с Костаревым. Но вовлечь никак не удавалось.
Судоплатов убеждал своих «соратников» в том, что террористическая деятельность на Украине не имеет никаких шансов на успех, а власти немедленно разгромят небольшие очаги сопротивления. При этом настаивал, что надо держать национальные силы и подпольную сеть в резерве, пока не начнется война между Германией и СССР, а в этом случае немедленно их использовать.
Особо тревожили его террористические связи ОУН, в частности сотрудничество с хорватскими националистами и участие в убийстве югославского короля Александра, а также министра иностранных дел Франции Луи Барту. Для Павла явилось открытием, что все эти акции финансировались германской разведкой. Полной неожиданностью для него явилась и новость, что убийство польского министра генерала Перацкого в 1934-м году украинским террористом Мацейко было проведено вопреки приказу Коновальца, и стоял за этим Бандера, соперничавший с последним за власть. Руководитель «молодежи» стремился к контролю над организацией, играя на естественной неприязни украинцев к Перацкому, который нёс ответственность за репрессии против украинского меньшинства в Польше.
Коновалец рассказал Павлу, что к этому времени между Польшей и Германией был подписан договор о дружбе, так что немцев категорически не устраивали любые враждебные акции по отношению к полякам. Немцы были так взбешены, что выдали Польше скрывавшегося в Германии Бандеру, непосредственный же убийца сумел сбежать.
— Поляки приговорили эту гниду к пожизненному заключению, с чем я вполне согласен, — гадливо скривил губы Коновалец.
Между тем Судоплатов ещё больше вошёл к нему в доверие, передав содержание конфиденциального разговора одного из сподвижников Бандеры Костарева с несколькими молодыми националистами. Суть состояла в том, что Коновалец устарел, чтобы руководить организацией, и его следует использовать в качестве декоративной фигуры. Узнав это, полковник побледнел, что говорило о его ярости, а вскоре Костарев отдал Богу душу.
Показывая своё расположение, Коновалец стал приглашать Судоплатова на прогулки по городу, на которых выражал восхищение европейской культурой. Однажды они даже посетили Берлинскую оперу, где вместе послушали вагнеровского «Тангейзера»[67]. А ещё они вместе снялись у уличного фотографа, хотя Павел и категорически возражал, ссылаясь на свою не-фотогеничность.
— Ничего, дружэ, нужно же дать заработать бедному немцу, — рассмеялся главарь.