СССР направлял в Испанию как своих молодых оперативников, так и опытных инструкторов-профессионалов. Эта страна являлась своего рода полигоном, где опробовались и отрабатывались его будущие военные и разведывательные операции. Многие из последующих ходов советской разведки опирались на установленные в ней контакты и на выводы, которые сумели сделать из своего испанского опыта.
В Испании Павел оставался в течение трёх недель как польский доброволец в составе руководимой НКВД интернациональной партизанской части при республиканской армии. Здесь произошла его встреча с Эйтингоном, одним из видных руководителей советской разведки в те годы. Его Павел знал с 1933-го, когда тот возглавлял одно из подразделений Иностранного отдела. Тогда старший майор госбезопасности[71] руководил созданием агентурной сети за границей, состоящей из разведчиков-нелегалов. В свою очередь Эйтингон познакомил коллегу с лейтенантом Рамоном Меркадером дель Рио, только что возвратившимся после выполнения партизанского задания в тылу франкистов. Это был обаятельный молодой человек — в ту пору ему исполнилось всего двадцать лет. Старший брат Рамона геройски погиб в бою: обвязав себя гранатами, он бросился под прорвавшийся к позициям республиканцев немецкий танк. Их мать, Каридад, также пользовалась большим уважением в партизанском подполье, показывая чудеса храбрости в боевых операциях.
У республиканцев Эйтингон отвечал за ведение партизанских операций в тылу франкистов и внедрение агентуры в верхушку фашистского движения. Его псевдоним был «Генерал Котов», а в Центре он проходил под именами «Том» и «Пьер». Выполняя инструкции Центра, старший товарищ организовал возвращение Судоплатова в Москву, для чего сопроводил до Гавра и посадил на борт советского судна.
«Вот и закончилась моя Одиссея», — думал Павел, наблюдая с пассажирской палубы за исчезающими в туманной дали берегами Франции. В голубой воде за кормой резвилась стая дельфинов…
Глава 7. Знакомство с Берией. Новое назначение. Над пропастью
Спустя неделю судно, на котором находился Судоплатов, пришвартовалось в ленинградском порту, и он тут же выехал ночным поездом в Москву.
Когда за окнами купе растаяли городские огни, проводник стал разносить пассажирам чай с лимоном в подстаканниках, и Павел за всё время впервые расслабился — он был на родине. Утром на вокзале его встречали Пассов, назначенный вместо Слуцкого, Шпигельглаз и Эмма. Посыпались поздравления, стали обниматься.
— Да ты, брат, загорел как мулат, — шутливо потрепал разведчика по плечу Шпигельглаз.
— Ещё бы, — улыбнулся тот. — Как-никак почти месяц отдыхал на южном море.
Надо ли говорить о том, как он был счастлив вернуться в Москву к прежней жизни?
Ликвидацию Коновальца Судоплатов считал оправданной со всех точек зрения и гордился тем, что при взрыве не пострадали невинные люди. Ни у Абвера, ни в ОУН не было улик, чтобы раскрыть истинные причины гибели их лидера. Конечно, они могли подозревать курьера или связника, прибывшего на встречу в Роттердам, но на этот счёт не было никаких доказательств.
Имелось ещё одно важное обстоятельство, убеждавшее, что дело выполнено правильно. Те националистические лидеры, с которыми Павел сталкивался в Берлине и Варшаве, принадлежали к так называемым «прозападным» украинцам. Они уже плохо владели родным языком, мешая украинскую речь с немецкой, их часто приходилось поправлять. Эти отщепенцы, как искренне считал Судоплатов, были обречены самой историей.
Полностью отрезанные от реальной жизни на Украине, они не понимали сущности и силы советской системы. Не знали и о подъеме украинской литературы и искусства. Образование своё они получили в основном в Вене или Праге. Украинская культура и язык в польской Галиции в то время безжалостно подавлялись местными властями. Регулярно следя за периодикой, «кэривныки» тем не менее не могли объяснить разницы между колхозами и совхозами или понять взаимоотношения различных государственных и общественных организаций, отвечавших за социальную политику в стране. «Свидоми»[72] утверждали, что их взгляды имеют поддержку среди сельского населения и потребкооперации, не зная, что в действительности потребкооперация там уже давно стала неотъемлемым атрибутом колхозного строя.