Когда бледный Гукасов покинул кабинет, Берия успокоился и сказал:
— Европа сейчас в огне войны, и задачи разведки в нынешних условиях стали совершенно иными.
Вслед за чем процитировал Сталина, потребовавшего активного включения оперативных сотрудников разведорганов в политические зондажные операции с использованием любых конфликтов в правящих кругах иностранных государств.
— Это, — подытожил Берия, — ключ к успеху в свержении нынешних правительств марионеточных государств, провозгласивших свою так называемую независимость в 1918 году под защитой германских штыков.
Из этой тирады оба сразу поняли, что имеются в виду государства Прибалтики.
— Немцы и раньше, и теперь, — продолжал Берия, — рассматривают их как свои провинции, считая колониями германской империи. Наша же задача состоит в том, чтобы сыграть на противоречиях между Англией и Швецией в данном регионе, — повернулся в сторону Судоплатова. — Обдумайте всё как следует и немедленно вызовите в Москву Чичаева. Потом доложите ваши соображения с учетом необходимых материальных ресурсов. Срок — три дня.
Самоуверенная и дерзкая постановка вопроса отражала то новое мышление, которое демонстрировали Сталин с Молотовым и Берия после подписания пакта, тот явно прибавил им веры в собственные возможности. В регионах, уже официально вошедших теперь в сферу интересов СССР, начиналась кардинально новая активная политика в целях влияния на внутренний курс правительств этих государств.
Прибывший в Москву Чичаев, резидент НКВД в Риге, сообщил о резких расхождениях и натянутых отношениях внутри правительства Латвии — прежде всего между президентом Ульманисом и военным министром Балодисом. Этот конфликт подрывал стабильность существовавшего режима, уже находившегося под двойным давлением — советским и германским.
Немцы опирались на своих преданных сторонников в экономических управленческих структурах и деловых кругах, в то время как СССР рассчитывал на влияние среди левых групп, связанных с компартией и профсоюзами. Латвия, как и другие государства Прибалтики, по существу являлась буферной зоной между Советским Союзом и Германией.
План создания широкой коалиции, где в правительстве должны быть представлены как немецкие, так и советские интересы, также обсуждался на встрече в кремлевском кабинете Молотова. Узнав о таком варианте, президент Латвии Ульманис выступил резко против, между тем как министр иностранных дел Вильгельм Мунтерс неожиданно одобрил эту идею. Обстановка в республике накалялась ещё и потому, что там ширилось и поддерживаемое СССР забастовочное движение. Углублялся и экономический кризис, вызванный начавшейся войной: традиционные торговые связи региона с Британией и Западной Европой оказались оборванными.
Чичаев с Ветровым (советником полпредства в Риге) приехали к Судоплатову, и дипломат предложил сыграть на личных амбициях Мунтерса, чья репутация в Берлине была довольно устойчивой из-за его частых встреч с Риббентропом. Что касается Ульманиса, его правительство не пользовалось особой популярностью в результате ошибок в экономической области, с одной стороны, и примиренческой позиции, занятой им по отношению к шовинистически настроенным немецким бизнесменам в Риге — с другой. Эти коммерсанты скупали все наиболее ценное, что было в республике, широко пользуясь теми преимуществами, которые открывались перед ними из-за прекращения торговых связей Латвии с Западной Европой. Около семидесяти процентов всего латвийского экспорта шло в Германию по демпинговым[82] ценам.
Судоплатов информировал Берию и Молотова, что правительство Латвии опирается не столько на поддержку регулярных воинских формирований, сколько на вспомогательные полицейские части, составленные в основном из сыновей фермеров и мелких торговцев. По убеждению разведки, министр иностранных дел Мунтерс был идеальной фигурой для того, чтобы возглавить правительство, приемлемое как для немецких, так и для советских интересов. Когда он обязал ведущие латвийские газеты опубликовать фотографию Молотова в честь его 50-летия, это было воспринято как готовность установить личные контакты.
Реакция последовала незамедлительно — Судоплатову тут же выдали дипломатический паспорт на имя Матвеева, а Мунтерса информировали, что с ним хотел бы встретиться специальный советник Молотова в целях получения от латвийского министра всего того, что у него могло быть помимо протокола. Эти неофициальные послания будут затем вручены советскому руководству.
Был июнь 40-го года — действовать следовало срочно.