Задача спецслужбы заключалась в организации боевой работы на случай новой войны, а также локализации очагов напряженности внутри страны — разгула бандитизма в Прибалтике и Западной Украине.
Судоплатов сохранил своё положение как начальник самостоятельного подразделения в системе госбезопасности, и Абакумов проявил достаточно такта, чтобы не лишать его привилегий: государственной дачи со служебным автомобилем, причитающегося денежного вознаграждения и спецобслуживания.
Положение изменилось только в одном — Павла больше не приглашали на регулярные совещания начальников управлений под председательством министра, как это было в годы войны. С Абакумовым они практически не общались, пока одним днем Павел неожиданно не услышал по телефону требовательный и уверенный, как обычно, голос министра.
— До меня дошли слухи, что ваши сыновья планируют покушение на товарища Сталина.
— Что вы имеете в виду?
— То, что сказал, — ответил Абакумов.
— А вы знаете, сколько им лет?
— Какая разница.
— Товарищ министр, я не знаю, кто вам об этом доложил, но подобные обвинения смехотворны. Моему старшему сыну восемь лет, а младшему пять.
Абакумов бросил трубку, и впоследствии Павел не слышал от него ни одного слова на темы, не касавшиеся работы. Они ни разу не встретились лично, все вопросы решались по телефону.
Однажды около четырех часов утра раздался такой звонок.
— В десять будьте готовы для выполнения срочного задания. Вылет из Внукова, — раздался в трубке голос Абакумова.
На аэродроме, куда Павел приехал с провожавшим его Эйтингоном, уже ждал заместитель министра генерал-лейтенант Селивановский. Без каких-либо объяснений, пожав прибывшим руки, он пригласил Судоплатова в самолёт, бортмеханик, убрав лесенку, задраил входной люк, «Дуглас», взревев двигателями, покатил по взлетной полосе.
Лишь на подлете к Киеву всё это время молчавший замминистра сообщил, что конечная цель их пути — Львов. Однако густой туман помешал самолету приземлиться в точке назначения, пришлось вернуться в Киев, откуда уже поездом выехали во Львов. По дороге Селивановский сообщил о злодейском убийстве бандеровцами известного украинского писателя-антифашиста Ярослава Галана и крайнем недовольстве Сталина работой органов безопасности по борьбе с бандитизмом в Западной Украине. В этой связи Судоплатову было приказано сосредоточиться на розыске главарей националистического подполья и их ликвидации. Сказано это было непререкаемым тоном. Павлу стало ясно — его будущее ставилось в зависимость от выполнения этого задания.
Львов встретил последними красками осени в городских парках, хмурыми костелами и мокрой булыжной мостовой. С вокзала сразу же попали на партактив, который проводил Хрущев, специально прибывший из Киева, чтобы взять под личный контроль розыск убийц Гала-на. На этом совещании у Судоплатова с Хрущевым возник спор. Никита Сергеевич был явно не в духе, над ним висела угроза Сталинской опалы из-за того, что не удалось положить конец национализму в этом регионе. Москвич ещё больше вывел его из себя, когда возразил против предложения ввести для жителей Западной Украины специальные паспорта.
Первый секретарь Украинского ЦК также предложил мобилизовать молодежь на работу в Донбасс и на учёбу в фабрично-заводские училища Восточной Украины, лишив таким своеобразным методом бандеровские формирования пополнения.
— Никита Сергеевич, — не согласился Судоплатов, — введение особых паспортов и фактическое переселение молодежи с тем, чтобы оборвать всякую связь с националистически настроенными родителями и друзьями — явная дискриминация. Это может ещё больше ожесточить местное население. Более того, уклоняясь от насильственной высылки, молодые люди наверняка уйдут в леса и вольются в ряды бандитского подполья.
— А вот это уже не ваше дело! — повысил голос первый секретарь. — Вас сюда прислали, чтобы обезглавить бандеровское движение. Со всем остальным мы разберёмся сами!
Вмешательство, однако, оказалось весьма своевременным, и идея насчёт специальных паспортов была похоронена, а планы мобилизации молодежи осуществились частично — только на учёбу в ФЗУ. Объявленная вскоре амнистия распространялась на тех, кто согласится добровольно сдать оружие в отделение милиции или в местные органы безопасности. Этот шаг оказался особенно эффективным, и уже в первую неделю нового, 1950-го года оружие сдали восемь тысяч человек. В подавляющем большинстве их действительно не преследовали. Кстати, как впоследствии удалось выяснить, из этого числа более половины составляла молодежь от пятнадцати до двадцати лет, которые бежали из дома в банды после того, как услышали о принудительном труде на шахтах Донбасса.