Регулярные уколы аминазина делали Павла подавленным, и его настроение часто менялось. Свиданий с женой не было до конца 1957 года, затем их разрешили. В декабре супруги виделись семь раз. На каждом свидании присутствовали Цареградский и двое врачей. Павел не произносил ни слова, но на втором свидании не смог сдержать слез — жена сказала, что с детьми всё в порядке и в семье все здоровы.
Он также узнал, что Райхман амнистирован, Эйтингон получил двенадцать лет, и никто не верит в вину Судоплатова. Эмму по-прежнему поддерживают старые друзья, и ему следует начать есть. Павел на всё это молчал, считая, что свидания разрешили для выявления симуляции психического заболевания, чтобы избежать расстрела.
Через месяц, однако, он начал есть твердую пищу, хотя передние зубы были сломаны из-за длительного принудительного кормления. В результате стал поправляться и отвечать на простые вопросы. Условия содержания тут же улучшились — Павел стал получать солдатский рацион взамен тюремного. В апреле 1958 года подполковник Петров объявил, что исходя из состояния его здоровья, можно возобновить следствие.
В тюремном «воронке» Судоплатова доставили на вокзал и поместили в вагон для перевозки заключенных. Затем снова дорога, Москва и уже знакомая Бутырка.
Там он сразу же почувствовал, как существенно изменилась политическая ситуация в стране. Уже через два-три дня генерала навестило несколько надзирателей и начальник тюремного корпуса — бывшие офицеры и бойцы ОМСБОН, находившейся под его началом в годы войны. Они приходили поприветствовать и подбодрить, открыто ругая Хрущева за то, что тот отменил доплату за воинские звания в МВД, тем самым поставив милицию в положение людей второго сорта по сравнению с военнослужащими Советской Армии и КГБ. Возмущались и отсрочкой им на двадцать лет выплат по облигациям государственных займов, на которые всех обязывали подписываться на сумму от десяти до двадцати процентов заработной платы. Павел не знал, что ответить, но благодарил за моральную поддержку и за возможность самому побриться — впервые за пять лет.
Допросы между тем продолжились.
На этот раз его дело вел уже не Цареградский, а специальный помощник Руденко — Преображенский, работавший в паре со старшим следователем Андреевым. Преображенскому было за пятьдесят, он ходил на костылях, что отразилось на характере — замкнутом и угрюмом. Андреев же являл разительный контраст с первым, будучи моложе и доброжелательнее. Протоколируя допросы, он не искажал ответов Судоплатова, и тот почувствовал к себе симпатию со стороны следователя, когда тот выяснил непричастность генерала к убийству Михоэлса и экспериментам на людях, приговоренных к смерти, проводившимся сотрудниками токсикологической лаборатории НКВД.
Тем временем Преображенский подготовил фальсифицированные протоколы допросов, но Судоплатов отказался их подписать и вычеркнул все ложные обвинения, которые тот ему инкриминировал. В результате последовал шантаж — помощник Генерального заявил, что добавит новое обвинение — симуляцию сумасшествия, на что подследственный спокойно ответил:
— Пожалуйста, но вам придется аннулировать два заключения медицинской комиссии, подтверждающие, что я находился в состоянии невменяемости и совершенно не годился для допросов.
В конце концов Преображенский вынужден был объявить: «Следствие по вашему делу закончено».
Затем, в первый и единственный раз, Павлу дали на ознакомление все четыре тома его уголовного дела. Обвинительное заключение составило всего две страницы.
Читая его, он убедился, что Андреев сдержал своё слово — из-за отсутствия каких-либо доказательств обвинение в том, что Судоплатов пытался в сговоре с Берией участвовать в захвате власти, было снято. Исключил следователь и второе — в срыве операции по покушению на жизнь маршала Тито в 1947–1948 годах. В деле больше не фигурировали фантастические планы бегства Берии на Запад со специальной военно-воздушной базы под Мурманском при содействии генерала Штеменко, и больше не упоминалось родственная связь Судоплатова с Майрановским.
Тем не менее обвинительное заключение представляло его закоренелым злодеем, с 1938 года находившимся в сговоре с врагами народа и выступавшим против партии и правительства. Для доказательства использовались обвинения против сотрудников разведки, которые в начале войны были освобождены из тюрем по его настоянию, и связи с «врагами народа» — Шпигель-глазом, Серебрянским, Мали и другими, хотя все они, кроме Серебрянского, были к тому времени уже реабилитированы посмертно. С точки зрения закона эти обвинения потеряли юридическую силу, но никого данное обстоятельство не волновало.