Стышко сразу решить не мог, упростило задачу это обстоятельство или усложнило. Но, поразмыслив, решил, что упростило. Как бы то ни было, один подозреваемый уходил из-под наблюдения в Бровцах, за ним теперь присмотрят в Киеве.
Мысли Василия Макаровича перекинулись на учителя Хопека, привлекавшего внимание чекиста больше, чем художник. Стало известно, что Хопек, чех по национальности, родился в 1894 году в местечке Лучаны под Белой Церковью в состоятельной семье — отец служил управляющим имением. Закончив гимназию, Хопек пошел учиться в политехнический институт, но начавшаяся мировая война помешала учебе, юношу призвали вольноопределяющимся в артиллерийский полк, где тот проявил склонность к изобретательству. Попав на фронте под газовую атаку немцев, Хопек якобы едва остался в живых — спасла перемена ветра. После этого у него зародилась мысль создать новый газовый баллон. Продумав его конструкцию, он оформил чертежи и представил их высшему начальству. Но проект Хопека перечеркнула резолюция: «Не его дело». Спустя некоторое время Хопека все же перевели в артиллерийские мастерские, дали ему возможность сделать свой баллон, но война закончилась, и осуществить задуманное не удалось.
Хопек рассказывал об этом случае коллегам в сенчанской школе, и необычный эпизод запомнился. Вообще же, судя по анкетным данным, в жизни Хопека ничего примечательного не было. После революции он стал преподавать в сельской школе, об изобретательстве больше не помышлял, но любил создавать действующие модели всевозможных электрофизических приборов, собирал их старательно, умело. Школа, в которой он работал, не нуждалась в наглядных пособиях по физике.
«Он и передатчик сварганит в два счета», — размышлял Стышко, сидя у окна и поглядывая на дом, в котором шил Хопек. Василий Макарович поселился напротив у колхозного садовника, седобородого кряжистого старика с почетным прошлым — воевал у Котовского, в число первых организовывал колхоз и бессменно избирался членом сельсовета. Стышко отметил для себя завидную степенность и немногословие садовника, потому без опаски сообщил ему в общих словах причину своего появления в Бровцах, предупредив при этом:
— Напраслину чтоб не возвести на человека, попрошу никому ни слова, даже своей жене. А то дело такое — и спугнуть можно… Ей скажите, что я… журналист, допустим. Да и другим тоже. Так будет лучше. А сами по-соседски наведайтесь за чем-нибудь к конюху, неплохо бы осторожно, между прочим узнать, как живет их бирюк-квартирант, бывает ли кто у него.
Утром Хопек уходил на занятия в школу, следом покидал дом и Стышко. Из чекистов он встречался только с Грачевым, приехавшим в составе бригады ремонтников телеграфно-телефонной связи, среди которых настоящим специалистом был только один человек — радиотехник особого отдела, обеспечивающий связь чекистской группы с Ярунчиковым и начальником станции пеленгации. «Связисты-ремонтники» находились и в Бровцах, и на столбовой дороге.
Стышко поневоле вошел в роль журналиста, между делом интересовался готовностью к полевым работам в колхозе, а дома у садовника для видимости начал писать подобие очерка под названием «Весна в Бровцах». Но дальше описания природы не двинулся ни на строчку, подумал: «Закончим с «Выдвиженцами», возьмусь-ка и опишу все без придумок, как было, расскажу о поимке шпионов… Только как же без выдумки-то? Сижу вот фантазирую: чи тут прячется радист, чи в Киев смотался, а может, и уже черт-те где прохлаждается. А ты, как сова, таращишь глаза на чужие окна…»
Между тем начинало темнеть. В окне у Хопека появился свет. Василий Макарович мысленно представил грузного, на коротких ногах, учителя физики, всмотрелся в его полное, одутловатое лицо с полукружием синеватых мешочков под глазами, очень желая знать, что у того на уме и чем он сейчас занят.
Василий Макарович знал — сообщил садовник, — что Хопек вечерами возится со своими поделками. Из прежней школы в Сенче он ничего не забрал из сделанного собственными руками, и там с уважением вспоминают о нем. В новую школу в Бровцы вместе с ним кроме похвалы странным образом пришло еще и нелестное прозвище «человек в футляре». Хопек действительно мог напоминать чеховского Беликова. Воротник его пальто был всегда поднят, уши шапки опущены, а с валенок он не снимал калоши. Если к этому еще добавить очки, трость с набалдашником и огромный кожаный портфель с одним уцелевшим металлическим угольничком, можно понять, почему ученики так прозвали своего педагога. Хопек к тому же был малообщительным, дружбы ни с кем не заводил. Он даже дома держался замкнуто, но хозяйка-старушка слышала вечерами, как ее постоялец мурлычет песни, какие-то тягучие и гнусавые — слов не разобрать.