— Мне думается, — мягко, ни на кого не глядя, заговорил Грачев, — Стышко надо продолжать работу в Бровцах, так сказать, по линии радиста, который, как подчеркнуто, на сегодня самая уязвимая фигура в смысле обнаружения и так далее. Василий Макарович уже освоился там, у него есть кое-какие наметки. А время дорого. Для пользы дела я подключусь…
Ярунчиков взглянул на Плетнева, но тот не заметил проявленного к нему внимания, сидел, облокотись на стол и уперев другую руку в колено, всем своим видом показывая, что готов тут же встать и приняться за дело, которое ему поручат.
— Так и поступим, — наконец согласился Ярунчиков. И добавил без промедления: — Вам, Грачев, прежде всего надо связаться с начальником УНКГБ по Киевской области и решить все вопросы, на которые нацелил товарищ Михеев. Начинайте круглосуточную работу… Стышко, вы отдохните до обеда и отправляйтесь в Бровцы. Постоянно держите меня в курсе… А вы, Плетнев, — обратился он к Дмитрию Дмитриевичу, — сейчас же ознакомьтесь с материалами по штабу округа, которые собрали Стышко с Ништой, обмозгуйте их. Я до полудня должен встретиться с командующим округом. Вернусь, поконкретнее обсудим дополнительные меры по штабу шестой армии. Вероятно, завтра-послезавтра вам придется подъехать во Львов к Моклецову. Посмотрите, что и как у них делается на этот счет, скоординируйте работу. Службой пеленгации и связи я займусь сам. Звоните мне в любое время суток, — Ярунчиков положил руку на телефонный аппарат, — буду на месте. Вопросы есть?.. Все свободны.
Глава 2
За окнами серел рассвет, растворяя тихий, лениво расступающийся мрак.
Михеев глянул на часы. Было без малого половина шестого, а спать уже не хотелось, мысли сразу перенеслись в Киев, в особый отдел округа. Анатолий Николаевич и засыпал с думами о «Выдвиженцах», поздно возвратись домой из управления — специально ездил поговорить с Ярунчиковым по телефону; застав того на месте, в кабинете, посочувствовал даже, что Ярунчикову еще беспокойнее, чем ему самому.
Смутное неудовлетворение мучило Михеева. Он чувствовал какую-то недотяжку в предпринятых мерах по группе «Выдвиженцы». С холодной логикой сапера думал сейчас Михеев о возможных действиях неизвестного радиста, не забывая при этом о том, что даже нелогичные поступки разведчика тоже могут служить удачным защитным прикрытием. Анатолий Николаевич размышлял о неизбежной предосторожности радиста, который постарается выйти на очередной сеанс связи со своим центром в совершенно другом районе, где его не ожидают. Да и в Бровцах ли он осел? А если окрестности Бровцов для него были всего лишь двумя первыми намеченными пунктами связи, а очередной сеанс он может провести откуда угодно, даже из самого Киева? Тогда все предпринятое пойдет насмарку…
Осторожно, чтобы не разбудить жену, Анатолий Николаевич поднялся с постели и вышел в прихожую. По привычке остановился возле полупудовых гантелей, поднял их, до хруста в спине размашисто развел мускулистые руки, отчего еще четче обозначилась выпуклая атлетическая грудь. Но, сделав всего два маха, опустил гантели, пошел в ванную.
«А ведь радист дважды работал возле Бровцов, причем в ночные часы, едва ли он стал бы ездить туда издалека и возвращаться по пустынным дорогам, рискуя быть запеленгованным и схваченным. Какая нужда? Не налицо ли здесь нагловатая самоуверенность немецкой разведки? Тогда наши предположения и принятые меры правильные. Впрочем, в любом случае они на сегодня необходимы…» — обдумывал ситуацию Анатолий Николаевич, окатываясь холодной водой.
Даже стылый душ не охладил сомнений Михеева. Он понимал, что радист не такой уж болван, чтобы глупо рисковать и лезть в совершенно вероятный капкан, когда проще простого подать голос морзянки откуда угодно. А там ищи-свищи. «Что ж, тогда придется идти ва-банк. И сделают это особисты из той воинской части, ближе к которой окажется радист при запеленговании», — нашел самое простое решение Михеев, испытав при этом не столько удовлетворение, сколько недоумение — как это сразу не пришло ему в голову. Он отложил намыленный помазок, вытер полотенцем лицо, прошел к телефону и позвонил дежурному по управлению, попросил срочно прислать за ним машину.
Брился Анатолий Николаевич старательно, не спеша, без конца поправляя спадающую на лоб прядь мягких русых волос. Они у него были чуток волнистыми, с желтинкой. Исподлобья приглядываясь в зеркало к собственному лицу — гладкому, с тугими скулами, он успевал размышлять. В сознании по частям складывалась шифровка, которую он собирался нынче же послать Ярунчикову: